Крепостной художник Зяблов и мистификация Комара и Меламида: shakko.ru

Картины, которые украшали пыточный подвал любимого друга художника Рокотова, помещика Струйского.

Плафон (?) "Петр I и Минерва" кисти А. Зяблова в процессе реставрации. Начало 1780-х гг. ГИМ

В Историческом музее сейчас проходит выставка портретов кисти Рокотова (о которой я рассказывала недавно). В числе экспонатов этого небольшого проекта -- картина, которая принадлежит не самому мастеру, а другой, крайне любопытной персоне, о которой известно крайне мало.

Это художник А. Зяблов -- единственный известный по фамилии ученик Рокотова, у которого, судя по уцелевшим работам, их было достаточно много. О биографии его известно мало. Однако самое интересное, что помимо реальной биографии у него есть еще одна, посмертная, созданная в ХХ веке. Кстати, судя по этикеткам в ГИМе, авторам выставки эти сведения не попадались.

Итак, что известно реально о художнике по фамилии Зяблов?
Известно, что друг Рокотова помещик Струйский (портрет жены которого так прославлен) был богат и страдал графоманией. Не уровня графа Хвостова, но где-то близко. Современники его за поэта не считали, и он издавался за свой счет.

В числе его сочинений есть достаточно длинное стихотворение, озаглавленное «На смерть верного моего Зяблова, последовавшей в Рузаевке 1784 года, узнанную мною в Москве».

Для чтения оно достаточно трудно, потому что относится к тому поэтическому языку, который был у нас до Карамзина-Пушкина. Из стихотворения становится ясно, что Зяблов был крепостным Струйского, что он учился у Рокотова, что он расписывал потолочные плафоны в усадьбе Струйского Рузаева, и что вот он скончался.

[Для желающих насладиться слогом 18 века]
(вот те отрывки, которые мне удалось извлечь из гуглбукс. У кого есть недостающие фрагменты, плиз, досыпьте).

Прости! мой верный раб, уж я тебя лишился!
Я чту, что жребий твой последний совершился!
И вести о тебе я сей не ожидал
Хотя претяжкою болезнью ты страдал!
Но на одре *** тебя я жива там оставил,
Когда от Инзерских брегов свой путь направил.
Не представлял сего, чтоб ты покинул свет.
Но ах! уже тебя мой Зяблов… больше нет.
Оплачь, ево любя, со мной, дражайша Муза,
Искавшего всегда с учением союза,
Днесь горьким прах его слез током ороси,
И имя ты ево в потомстве пренеси!
Пускай, хоть был он раб, но слез достоин будет.
Пускай его мой род, заслуг всех не забудет.
Пусть будет вображать, как он мне верен был.
И в жизне сей ево, за что я так любил?
Минерва там в сердца науки насаждает,
Для них кто в свет рожден, лишь тех и награждает.
Хотя б владелелев, иль был пастуший сын:
Предмет ея наград, для всех, и чин один.
Ей все равно, на свет, кто кем рожден бы ни был
Лишь только б храму той, с отверстым сердцем прибыл
А в нём с рачением — и было все сие!…
От пахаря он в свет приявил бытие, (…)

…Врожденной склонности к наукам прилепился,
В Историю тот час влекомый мной пустился
И гласу чистых Муз он внять поработился.
От чтения творцов как изострил свой ум:
Он в древности прозрел геройских много дум.
Казалось и тогда, что вкус его исправен!
Но как приник уж к тем, кто в сем искусстве славен!(…)

…Но кто твоих даров, кто вождь был и начало,
Чем в жизни сей искусство уж венчало,
Ты в нежности, скажи, в кому той подражал?
И кто столь юну кисть пристойно воздержал!
То Рокотов, мой друг!… твой благодетель…
С пиктурой о тебе прехвальный есть свидетель
Который по тебе со мной днесь слезы льет!
И мертвому тебе приветствие дает!(…)

…Лишь шибкую черту Бушера он узрел,
К плафонну мастерству не тщетно возгорел.
Мне в роде сих трудов оставил он приметы:
В двух комнатах верхи его рукой одеты.
Овальну ль кто зрит иль мой квадратный зал,
Всяк скажет! Зя́блов здесь всю пышность показал!
Рачитель строгих дум, достойный слез теченья!
Списатель моего ты был изобретенья
Премерзостнейший вид… то лихоимства смрад,
С которым в мир свою к нам дщерь изрыгнул ад
Ко омерзенью в свет, что первым мной явленну,
Чрез кисть твою там зрят в плафоне оживленну.
К которому свой взор сколь крат не возведут,
Проклятие и честь столь кратно ж воздадут! (…)

…Но есть ли в Божий храм Царя Царей кто всходит,
Тот Бога в существе присутственна находит?
Везде с политры там рассыпан фимиям!
Надзором под ево и сей созижден храм.
Подобно весь мой дом, в котором обитаю;
Я дело рук ево повсюду обретаю.
Внутри! с наружи ль что; пленить коль может взор
Иль стройно обнесен, как кажется, мой двор!
Иль ионической архитектуры виды;
Раченью в том ево не зделают обиды (…)

Не ясно было, каким личным именем Зяблов был крещен. Непонятно было, в 1784 году он умер, или хозяин только узнал об его смерти в этот период. Поэтому в справочниках писали (ум. 1783/4).

От творчества художника сохранилась одна-единственная нормальная картина (попавшая в Исторический музей от потомков Струйских). Это "Кабинет Ивана Ивановича Шувалова", причем копия 1779 года с утраченной работы Рокотова 1757-8 годов (оригинал, видимо, сгорел в двенадцатом году).

Картина является редким для русского искусства 18 века образцом интерьерного жанра.
Из надписи на ней стало известно, что инициал художника - "А". А основываясь на дате, решили, что учиться у Рокотова в столице, стало быть Зяблов должен был в 1770-х.

"Кабинет" сейчас можно увидеть на выставке в ГИМе.
Вторая картина Зяблова, поступившая вместе с ней, сейчас находится на реставрации. На выставке о ней рассказывается на специальном мониторе.

На старом фото с сайта ГИМа оно выглядит еще вот так, в процессе реставрации.

Но самое интересное, это данные, полученные с плафона во время вот этой свежайшей реставрации. Там обнаружили надпись «Andrey Siablov. Mort — Rusayevka. 1783».
Таким образом, в 2010- годах выяснилось, что крестили автора Андреем, а до владельца его известие о смерти добиралось медленно.

***

Тем не менее, о существовании крепостного Зяблова в ХХ веке было известно давно, и это дало толчок одному винтажному уже арт-проекту.

Знаменитый андеграундный дуэт Комара и Меламида, те самые, которые изобрели соц-арт и обладали весьма специфическим чувством юмора, сделали Зяблова, о котором были известны минимальные факты, персонажем своего проекта-розыгрыша (их другие «исторические» персонажи из серии «Легенды» — вольнодумец XVIII века Дмитрий Тверитинов и пейзажист Николай Бучумов).

В 1982 году они опубликовали «искусствоведческую» статью-мистификацию (Russica-81, NY, 1982. C. 403—408), пародирующую искусствоведческие научные тексты и рассказывающую о «подлинной» биографии А. Зяблова.

Статья сопровождалась чб репродукциями двух «найденных» работ мастера. Это были попросту два черных овала. Как пишут сейчас, комментируя мистификацию Комара & Меламида, благодаря этим работам возник «крепостной Апеллес Зяблов, первый в мире абстракционист, ещё в XVIII веке написавший беспредметную картину „Портрет Её Величества Ничто“, то есть опередивший Малевича на полтора столетия» (такой Крякутной, только в искусстве).

Помимо «картин Зяблова», сфабрикованные документы XVIII века, якобы найденные с ними, показывались на выставках дуэта как отдельные артефакты.

Ниже я привожу сканы этой "искусствоведческой" статьи-мистификации, воспроизводящей патетическую стилистику искусствоведческого плача по крепостным художникам.

Я нарочно даю это сканами, не распознаю.
Потому что если дать это текстом буквами, то в течение года оно расползется кусками по интернету, и будет выдаваться на многочисленных мусорных порталах как совершенно подлинные документы о Зяблове.