Как-то жестоко он ее. Красивая, с губками, носиком. И авторским росчерком вот взял и жестоко ее убил.
А оказывается:
Прототип Лизы Карловны Болконской, урожд. Мейнен -- это Луиза Ивановна Волконская, урожд. Трусон — (1825—1899), жена троюродного брата Льва Толстого кн. Александра Алексеевича Волконского.
вот как она выглядела (уже после третьих родов, в возрасте)
на фото: Анастасия Вертинская в ее роли. По-моему, удачный выбор
.jpg)
И много лет раньше романа Лев Толстой пишет о ней: ТА ЖЕНЩИНА (прямо как Шерлок Холмс).
В 1851 году ей 26 лет, Толстому идет 23-й. Наедине с ней ему "страшно и тяжело", не хватает мыслей и слов, он "неестественен и рассеян", ему сразу начинает казаться, что они ведут неслышный и таинственный разговор но сейчас в гостиной много людей и можно играть в карты и неспешно думать про себя...
"Отчего эта женщина любит меня (как бы мне хотелось здесь поставить точку) приводить в замешательство, и без того уже я не свой при ней; то мне кажется, что у меня руки очень нечисты, то сижу я нехорошо, то мучает меня прыщик на щеке именно с ее стороны. Впрочем, кажется, она ни в чем не виновата, а я сам всегда не в своей тарелке с людьми, которых я или не люблю, или очень люблю..."
Далее: из этого замечательного блога, посвященного Л. Толстому
В конце марта 1851 года Лев Толстой пишет так и не законченную потом повесть "История вчерашнего дня". История начинается с вечера в карты у троюродного брата. От карт, по мнению Толстого, вообще много пользы, например, разговаривать необязательно, зато при случае можно и красненьким словцом блеснуть.
"Притом же женщины (молодые) играют, стало быть, чего лучше желать, чтобы 2—3 часа быть подле той женщины. А ведь ежели есть та женщина, этого за глаза довольно".
Та женщина - жена троюродного брата. Толстой описывает "головку с тонким и кругловатым очерком лица, черными, полузакрытыми, но энергическими глазами, с узеньким и острым, острым носиком и с таким ртом, который с глазами составлял одно и всегда выражал что-нибудь новое".
В этих выражениях Л.Н. чудятся (или не чудятся) "и задумчивость, и насмешка, и болезненность, и желание удержаться от смеха, и важность, и каприз, и ум, и глупость, и страсть, и апатия".
Ей 26 лет, Толстому идет 23-й. Наедине с ней ему "страшно и тяжело", не хватает мыслей и слов, он "неестественен и рассеян", ему сразу начинает казаться, что они ведут неслышный и таинственный разговор но сейчас в гостиной много людей и можно играть в карты и неспешно думать про себя...
"Отчего эта женщина любит меня (как бы мне хотелось здесь поставить точку) приводить в замешательство, и без того уже я не свой при ней; то мне кажется, что у меня руки очень нечисты, то сижу я нехорошо, то мучает меня прыщик на щеке именно с ее стороны. Впрочем, кажется, она ни в чем не виновата, а я сам всегда не в своей тарелке с людьми, которых я или не люблю, или очень люблю...
...Она для меня женщина, потому что она имеет те милые качества, которые их заставляют любить, или, лучше, ее любить, потому что я ее люблю; но не потому, чтобы она могла принадлежать мужчине. Это мне в голову не приходит. У нее дурная привычка ворковаться с мужем при других, но мне и дела до этого нет; мне все равно, что она целовала [бы] печку или стол,— она играет с мужем, как ласточка с пушком, потому что душа хорошая и от этого веселая.
Она кокетка; нет, не кокетка, а любит нравиться, даже кружить голову; я не говорю кокетка, потому что или это слово нехорошо, или понятие, с ним связанное. Называть кокетством показывать голое тело, обманывать в любви — это не кокетство, а это наглость и подлость.
Нет, а желать править и кружить головы, это прекрасно, никому вреда не делает, потому что Вертеров нету, и доставляет себе и другим невинное удовольствие. Вот я, например, совершенно доволен, что она мне нравится, и ничего, больше не желаю.
Потом, есть умное и глупое кокетство: умное — такое, которое незаметно и не поймаешь преступника на деле; глупое — напротив: ничего не скрыто, и вот как оно говорит: «Я собой не очень хороша, но зато какие у меня ноги! Посмотрите: видите? что, хороши?» — «Ноги у вас, может быть, хороши, но я не заметил, потому что вы показывали». Умное говорит: «Мне совершенно все равно, смотрите ли вы или нет; мне жарко, я сняла шляпу». — «Все вижу». — «А мне что за дело». У нее и невинное, и умное.
Через год он, будучи юнкером на Кавказе, он перечитывает дневник и 20 марта 1852 там появляется запись: «Лучшие воспоминания мои относятся к милой Волконской».
Это про нее потом в "Войне и мире" Толстой писал:
«Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая своё положение, готовилась к привычному галопу кокетства без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем".
Звучит как маленькая персональная месть прототипу. Еще эхом минувшего флирта (тоже лично мне) кажется и такое описание:
«Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом».
Так что это просто месть.
Хорошо быть писателем.