Первая половина -- про все то дерьмо, которое "мамины корзиночки" делают со своими матерями. С дополнительным отягощением, состоящим в том, что бедосечка-сыночка -- наполеоновский офицер в отставке, рубака и потенциальный уголовник. Фоновая линия -- второй сын, нелюбимый, художник (ученик Гро и Жерара), что позволяет автору показать нам немного тусовки классицизма и кухню парижской академии. С профдеформационной точки зрения мне отдельно интересно было. Сын-художник и его вымышленные друзья-художники уже мелькали раньше в цикле: отличный веселый кагал молодежи, фактурный.
Вторая половина -- совсем другая, с моралью "вор у вора дубинку украл". Очень увлекательно и непредсказуемо закручен сюжет. Кого убьют, кого ограбят, кого подставят. Бальзак мастерски заставляет читателя постоянно менять точку приложения своей симпатии, и это придает дополнительный азарт, вдобавок к переживаниям формата "нет, нет, только не делай это!"
Финал блестящей истории, как обычно, сильно скомкан, некоторые смерти от неназванных диагнозов выглядят искусственно сконструированными. Увы, не выдержал уровень качества до конца. Но все равно финал норм.
(Читая, надо помнить, что мать Бальзака его самого практически игнорила, обожая младшенького, нагулянного. И поведение нелюбимого сына в книге - сублимационное злорадство и торжество).
Книгу рекомендую тем, кто любит медленные повествования про семейные скандалы и дележку денег.
[цитатки]
***
"...он много читал, приобретал те глубокие и серьезные знания, что даются только самообразованием, которым и занимаются в возрасте между двадцатью и тридцатью годами все даровитые люди".
Лотерея - это опиум нищеты
Оборот рулетки, когда перед глазами игрока проходят необъятные количества золота и наслаждений, длится не дольше вспышки молнии, тогда как в лотерее эта великолепная молния длилась целых пять дней.
Про то, что художники -- это большие дети и милашки (белый пиар):
- лишь он один выслушивал ее и не только не бранил, но говорил ей те кроткие слова, которыми художники успокаивают вспышки неразумия. Все люди больших дарований уважают и понимают истинные страсти, они находят им объяснение и видят их корни в сердце или в голове.
- Странное хладнокровие, проявленное солдатом во время постыдной катастрофы, тайный расчет, крывшийся в решении якобы покончить с собой и разгаданный Жозефом, память о проступках, допущенных братом на службе, которой нужно было так дорожить, наконец, многие мелочи в поведении Филиппа в конце концов раскрыли глаза Жозефу. Такая проницательность — не редкость у художников; занятые целый день в тиши своих мастерских работами, до известной степени оставляющими мысль свободной, они несколько похожи на женщин: их ум умеет вертеться вокруг мелких жизненных фактов и проникать в их скрытый смысл.
- деньги, предназначенные на месячные расходы, он с доверчивостью, свойственной настоящим художникам, обычно складывал в череп, стоявший на одной из полочек шкафа
- любила его той материнской, нежной, чистосердечной, доверчивой, восторженной любовью, какой ему не хватало со стороны матери, как добра она ни была (а ведь такая любовь столь же необходима начинающему художнику, как заботы наседки — ее цыплятам, пока они не оперятся).
- У него болезненный вид, он не похож на тебя... — Да, — с непосредственным простодушием художника ответил Жозеф, — я похож на отца, но гораздо хуже его.
- — Но как же вы сами-то еще живы? — спросил Жозеф с той простодушной веселостью, которая никогда не оставляет французских художников
- Обращение Жозефа в этот вечер с патрициями Иссудена не содействовало тому, чтобы городок изменил мнение о нем: все почувствовали себя задетыми его насмешливым взглядом, были обеспокоены его улыбкой или испуганы выражением его лица, мрачным в глазах людей, не умевших распознать своеобразие, свойственное одаренному человеку.
У него разбойничье лицо и глаза василиска.
— Говорят, на него любопытно посмотреть — настоящее страшилище!
— Все парижские художники таковы.
— Они своенравны, как рыжие ослы, и коварны, как обезьяны.
— Так им по чину положено.
— Я беседовал с господином Босье, он говорит, что не хотел бы встретиться с ним ночью в глухом лесу; он видел его в дилижансе.
— У него надглазные впадины, как у лошади, а жесты, как у сумасшедшего.
Фигасе провинциалы скупили пр разгроме монастырей:
Таким образом, среди картин, сохраненных Декуэнами и перешедших к Руже, было «Святое семейство» Альбани, «Святой Иероним» Доминикино, «Голова Христа» Джованни Беллини, «Мадонна» Леонардо да Винчи, «Крестная ноша» Тициана, полученная от маркиза де Белабра, того самого, который выдержал осаду и был казнен при Людовике XIII, «Лазарь» Паоло Веронезе, «Бракосочетание девы Марии» Бернардо Строцци, две иконы Рубенса и копия с картины Перуджино, сделанная либо им самим, либо Рафаэлем; наконец, два полотна Корреджо и одно — Андреа дель Сарто. Декуэны выбрали эти сокровища из числа трехсот картин, находившихся в церкви, не зная об их ценности и остановившись на них только из-за того, что они хорошо сохранились. Некоторые были не только в великолепных рамах, но и под стеклом. Из-за красивых рам и из-за стекол, как бы подчеркивающих ценность картин, Декуэны и сохранили их.
Надо заметить, что в Париже есть три разряда нищеты. Прежде всего — это нищета человека, который сохраняет приличную внешность и надежды на будущее: нищета молодых людей, художников, светских людей, временно терпящих нужду. Признаки нищеты такого рода доступны только микроскопу наиболее изощренного наблюдателя. Такие люди составляют конный отряд нищеты — они еще ездят в кабриолетах. Во втором разряде состоят старики, которым все безразлично, в июне они навешивают орден Почетного легиона на свой люстриновый сюртучишко. Это нищета старых рантье, старых чиновников, живущих в Сент-Пэрин; они больше не заботятся о своей внешности. Наконец, последний разряд — нищета в лохмотьях, нищета народа, впрочем, наиболее поэтическая, которую Калло, Хогарт, Мурильо, Шарле, Рафе, Гаварни, Мейсонье — все Искусство обожает и культивирует, особенно во время карнавала!
В императорской армии среди военных были люди двух различных оттенков. Большая часть питала к штатским, к «штафиркам», такое же презрение, какое бывает у дворян по отношению к мужикам, у победителей — к побежденным. Такие не всегда соблюдали законы чести в своих отношениях со штатскими или не слишком порицали тех, кто с маху расправлялся с буржуа. Другие, особенно артиллеристы, быть может, вследствие своих республиканских убеждений, не принимали этой доктрины, которая в конце концов сводилась к тому, чтобы разделить Францию надвое: на Францию военную и Францию гражданскую.
два вида робости: робость ума и робость нервов; робость души и робость тела. Одна не зависит от другой. Тело может испытывать страх и трепетать, в то время как разум остается спокойным и мужественным, и наоборот. Здесь ключ ко многим нелепостям душевной жизни. Если робость обоих видов соединяется в одном человеке, он будет ничтожеством весь свой век. Эта полная робость встречается у тех, о ком мы говорим: «Да это дурачок». Часто за такой глупостью скрываются непроявленные большие достоинства.
Флора от природы была наделена способностью печь и жарить — два качества, которых нельзя приобрести ни наблюдением, ни трудом, — поэтому она очень быстро превзошла Фаншету.
В кадре появилась "дочь офицера", и это выражение автор употребляет с нескрываемой иронией:
"...постарайся, чтобы она была готова к выезду в Иссуден, как только я ее вызову. А тогда пусть разбойница едет сюда немедленно. Необходимо быть с виду весьма благопристойной особой, воздержаться от всего, что пахнет кулисами, потому что здесь нужно появиться в качестве дочери храброго офицера, павшего с честью на поле брани. Следовательно, порядочность, одеяние воспитанницы пансиона и добродетель первого сорта — таков замысел. Если Цезарина мне понадобится и если она достигнет цели, то после смерти моего дяди она получит пятьдесят тысяч франков; если же она занята, то объясни мое дело Флорентине, и вы вдвоем найдете какую-нибудь фигурантку, способную сыграть нужную роль. (...) Само собой понятно, что дочь офицера прибудет из Шатору и прикинется, будто просит поддержки. Однако я все же надеюсь обойтись без такого опасного средства."
Жирудо папаше Руже был предоставлен приятный способ умереть, впоследствии, как говорят, прославленный одним маршалом Франции. Лолота, одна из самых красивых статисток Оперы, оказалось милой убийцей Жан-Жака Руже. Он умер после блистательного ужина, данного Флорентиной, и было поэтому трудно установить, ужин или мадемуазель Лолота прикончила старого беррийца. Лолота винила в этой смерти ломтик паштета из гусиной печенки, а так как страсбургское изделие не могло нести никакой ответственности, то и решено было, что старичок умер от несварения желудка.
