Мой обет состоял в том, что я читаю цикл по порядковым номерам, установленным автором, однако осилив два романа подряд из провинциальной жизни, я поняла, что херня какая-то и нервы у меня не железные. Сам Бальзак невероятно ценил именно этот подцикл, считая, что в провинциальной жизни, как в капле воды под микроскопом, можно рассмотреть все разнообразие человеческих характеров. Но у меня застарелая аллергия на микроскопы, честное слово. Да и были у него уже провинциальные романы в первом подцикле, знаю я их, и все они описывают провинциальную жизнь такую, как она была -- затхлая, скучная, с мелкими страстишками и огромными скупцами. В общем, после "Урсулы Мируэ" (ужасной) и "Евгении Гранде" (отличной) у меня случился передоз, и следующий роман (№31) про девицу вне столицы я решила скипнуть. Чтобы передохнуть и набраться сил, потом наверстаю.
Итак, вот я берусь за следующий, первый в подцикле "Сцены из жизни Парижа", предвкушая. Даешь куртизанок, развратных денди, полуночных картежников, скакунов в яблоках, опиумные вертепы и ляжки балерин! Так думала я, берясь за №40 -- " Феррагус, предводитель деворантов". Но вы же помните, что я упоминала золотуху?
Так вот, "Феррагус" оказался очередным феерическим фейлом Бальзака. И он тоже достоин рекапа!
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПОВЕСТИ
Все крупные фейлы Бальзака случаются, когда он решает играть на чужом поле, сделать "не хуже", чем его коллеги, стригущие в те же года купоны на бульварных романах. Когда он изменяет реалистичному психологическому "женскому" роману и начинает гнать авантюрное, с приключениями, мистику, то тогда становится очевидным, насколько он беспомощен и смешон в этих чужих жанрах. "Феррагус" -- это 1-я часть произведения "История тринадцати", в котором, подозреваю, должно было быть 13 частей, но в итоге он написал всего три. Слава богу. Наверно, читатель проголосовал рублем, то есть франком, и проголосовал отрицательно.
Итак, "Тринадцать" - это тайное общество, "все они были фаталисты, смелые и поэтические, но наскучившие обыденной жизнью, жаждущие азиатских наслаждений, влекомые страстями, долго дремавшими в их душе, а потому особенно буйными. Как-то один из них (...) задумался об исключительных качествах людей, изгнанных из общества, о честности каторжников, о верности воров в отношении друг к другу, о преимуществах той непомерной власти, какую завоёвывают подобные люди, сосредоточив все помыслы свои на едином желании". В общем, чуваки создают тайное общество, все они жуткие харизматики и крутышки, и человек под псевдонимом Феррагус -- их глава.
Чем именно чуваки круты, Бальзак конкретно не описывает, потому что явно сам не знает. "Та жизнь флибустьеров в жёлтых перчатках, флибустьеров, разъезжающих в каретах; это тесное сообщничество выдающихся людей, холодных и насмешливых, расточающих улыбки и проклятия лживому и мелочному свету; уверенность, что все подчинится их прихоти, что месть их будет ловко осуществлена, что каждый из них живёт в тринадцати сердцах".
Начинается повесть "Феррагус" просто восхитительно, великолепное описание. Этот роман -- он поразителен, я вообще сомневалась, стоит ли его вам пересказывать, или рекомендовать все-таки к прочтению. Но все-таки дебилизм сюжета меня добил. Поразительность же текста в том, что кретинизм сюжетной линии, поступков героев, примерно пополам разбавлен бытовыми зарисовками Бальзака из жизни Парижа. И эти бытовые зарисовки великолепны. Это изящные эссе, на самом деле, которые он зачем-то утрамбовал в эту "Анжелику, маркизу ангелов".
[Цитата (красиво)]
- "Есть в Париже улицы, опозоренные так, как может быть опозорен человек, совершивший подлость; встречаются и улицы благородные, и просто честные улицы, и молодые улицы, о нравственности которых у общества еще не сложилось мнение; злодейские улицы; улицы старые, как самые древние старухи; улицы почтенные; улицы неизменно чистые или неизменно грязные; улицы рабочие, трудовые, торгашеские. Словом, парижские улицы отличаются человеческими свойствами и одним видом своим возбуждают в нас известные представления, которые мы не в силах преодолеть. Есть непристойные улицы, где вы не согласились бы жить, и улицы, где вы охотно поселились бы. Некоторые улицы, взять хотя бы Монмартр, подобны сирене: прекрасная голова — и рыбий хвост. Улица Мира — широкая улица, большая улица, но она не пробуждает возвышенно-благородных мыслей, какие охватывают впечатлительную душу посреди Королевской улицы, и ей недостает величия, господствующего на Вандомскои площади. Если при прогулке по улицам острова Сен-Луи вас охватит какая-то печаль и тревога, знайте — виной тому лишь одиночество да угрюмый вид домов и запустелых особняков. Этот остров — останки мира откупщиков — может быть назван парижской Венецией. Площадь Биржи шумлива, деятельна, продажна; она хороша лишь при лунном свете, в два часа ночи; днем она — Париж в миниатюре, ночью — словно мечта о Греции. А разве улица Траверсьер-Сент-Оноре — не гнусная улица? Там вы увидите жалкие домишки в два окна шириною, и в каждом этаже гнездится порок, преступление и нищета. А улички, обращенные на север, куда солнце заглядывает лишь три-четыре раза в год, — это улицы-преступники, безнаказанно убивающие людей; нашему правосудию нет до них никакого дела; но в старые времена парламент, возможно, и обратился бы сего ради с порицанием к полицейскому чину или хотя бы вынес осуждение самой улице, как некогда парикам капитула Бовэ."
И дальше еще 2 страницы отличного описания Парижа, которые в итоге сводятся к тому, что есть в столице такие нецензурные улицы, что если кто увидит на них даму из высшего общества, то одним этим фактом может ее шантажировать. И вот появляется главный герой, назовем его Дебил №1 (влюбленный). Влюблен он в даму, которую на срамной улочке, входящую в стремный дом, и видит. От этого благороднорожденный дебил испытывает чрезвычайное нервное потрясение, как будто она там без порток пьяная плясала, а не попросту входила в грязный подъезд.
Затем на двух страницах автор описывает, какая трогательная и нежная была у Дебила №1 любовь к этой прекрасной замужней даме: "Огюст весь отдался радостям самой трогательной и самой глубокой страсти: он восхищался — и только." Еще несколько страниц Бальзак описывает сию даму и ее мужа (далее Дебил №2, женатый). Он пишет их настолько белыми красками, что аж тошно, это самые максимально положительные персонажи, каких только можно представить, например, они женаты уже много лет, живут в Париже, но при этом до сих пор любят друг друга. Добродетель сочится у них из ноздрей, прямо таки. Женатый Дебил - юрист, зануда, архивный юноша.
Жена его - невероятная красавица, воплощение всех добродетелей. "И тогда эти два существа свято полюбили друг друга. Словом, они, не стыдясь света, взялись за руки, как дети, как брат и сестра, когда тем надо пройти сквозь толпу, где каждый, в восхищении при виде их, уступает им дорогу (...) Все искренне любили г-на и г-жу Демаре, быть может потому, что нет ничего сладостнее вида счастливых людей; но супруги никогда не задерживались долго в гостиных, им не терпелось вернуться домой — так заблудившиеся голубки, торопливо взмахивая крыльями, спешат к своему гнезду". Общество взирает на них с восхищением, и только сучки-аристократки, несчастливые в браке, мрачно завидуют.
Героиня -- незаконнорожденная, отец неизвестен, мать притворяется крестной, приданого нет. Но после свадьбы крестная-мать, присмотревшись к зятьку, помогает ему сделать карьеру и подсовывает великолепных клиентов, в итоге дочь оказывается очень хорошо обеспечена благодаря работе мужа.
Из этого описания сочащихся медом и духами голубков мы очевидно понимаем, что фиг с маслом Дебилу №1, а не взаимность объекта его страсти. Но он пытается намекнуть Жене, что он знает секрет ее хождений в чрево Парижа, она же притворяется валенком и лжет ему в лицо. Дебил №1 превращается в инцела и решает отомстить, вывести ее на чистую воду и все рассказать ее мужу. Он возвращается к тому подъезду, откуда она выходила, и хочет выяснить, у кого она была. Он сторожит на улице и всем мозолит глаза.
Далее следует еще одно великолепное вставное эссе, которое я копипащу вам ниже для общего развития.
[Эссе про дождь в Париже]
- "В первых числах марта, поглощённый думами о том, как нанести сокрушительный удар, он, покинув поле действий после упорных, но безрезультатных стараний, возвращался около четырех часов дня домой, куда его призывали служебные дела, как вдруг, едва лишь свернув на улицу Кокильер, он был застигнут ливнем, да таким, от которого внезапно переполняются все канавы, а в лужах на мостовой вода расходится кругами под тяжёлыми каплями. В таких случаях парижский «пехотинец» поневоле останавливается, ища спасения в лавке или кофейне, если у него есть деньги, чтоб уплатить за вынужденное гостеприимство, а на худой конец — под воротами, в этом убежище бедных, плохо одетых людей. И как это наши художники не удосужились до сих пор изобразить кучку парижан, столпившихся в непогоду под сырым навесом крыльца! Где встретите вы более живописную картину? Прежде всего вы увидите здесь пешехода-мечтателя или философа — с удовольствием наблюдает он за длинными нитями дождя, пронизывающими тусклый парижский воздух, образуя словно причудливый чеканный узор, наподобие стеклянных прожилок; за смерчами светлой водяной пыли, которые взвевает над крышами ветер; за своевольно брызжущими, вспененными потоками, рвущимися из водосточных труб; наконец, за тысячами других восхитительных мелочей, которыми наслаждается уличный зевака, невзирая на то что привратник не раз заденет его своей метлой. Вот словоохотливый пешеход — он посетовал на погоду и разговорился с привратницей, а та опёрлась на метлу, как гренадер на ружьё, вот пешеход-оборвыш, он кажется каким-то фантастическим существом на фоне стены, к которой прислонился, ничуть не заботясь о своих намокших лохмотьях, привычных ко всем уличным случайностям; вот пешеход-грамотей, неустанно изучающий афиши, читающий их по складам, а то, случается, и бегло; вот пешеход-шутник, он потешается над прохожими, когда их постигнет какая-нибудь беда, смеётся над женщинами, забрызганными грязью, а всем, кто глазеет из окон, строит рожи, не щадя ни возраста, ни пола; дальше — молчаливый пешеход, скользящий взглядом по этажам; пешеход-мастеровой, с сумкой или свёртком в руках, оценивающий дождь с точки зрения выгоды и убытков; пешеход любезный, врывающийся как бомба со словами: «Ну и погодка, господа'» — и раскланивающийся со всеми; наконец, устроившийся на стуле привратника типичный парижский буржуа с зонтиком, опытный по части дождя, предвидевший непогоду, но вышедший из дому, несмотря на уговоры жены. Все представители этого случайного общества, каждый на свой лад, поглядывают на небо и в конце концов вприпрыжку, стараясь не испачкать ног, снова пускаются в путь — потому ли, что боятся куда-нибудь опоздать, потому ли, что видят, как другие идут, несмотря на ветер и лужи, или потому, что во дворе, под навесом, такой промозглый, нездоровый воздух, — того и гляди схватишь простуду, а, по пословице, из двух зол выбирают меньшее. У каждого свои причины. И вот остаётся только осторожный пешеход, он не решается покинуть своё убежище, пока не увидит клочка ясного неба среди разорванных туч. Господин де Моленкур приютился вместе с целым табором прохожих под аркой ворот старого дома, двор которого напоминал огромную печную трубу. С оштукатуренных, травленных селитрой и зеленоватых от сырости стен спускалось столько труб и желобов, столько лилось воды с четырех многоэтажных корпусов во дворе, что можно было подумать, будто ты находишься среди водопадов Сен-Клу. Вода струилась отовсюду, она бурлила, вздымалась, журчала, принимала чёрный, белый, синий, зелёный цвет; она шумно взлетала из-под метлы привратницы, беззубой старухи, — та ничуть не страдала от разбушевавшейся непогоды и, видимо, благословляла её, выметая на улицу множество самых разнообразных отбросов, обличавших образ жизни и привычки квартирантов. Это были обрезки ситца, чаинки, лепестки искусственных цветов, выцветших или неудавшихся мастерице, очистки овощей, какие-то бумажки, осколки металла. С каждым взмахом метлы обнажалось дно канавы, разделённой на шашечные клетки, — чёрной расщелины, с остервенением очищаемой привратниками. Несчастный влюблённый наблюдал эту сценку, подобную тысяче других, что разыгрываются ежедневно в изменчивом Париже, но наблюдал рассеянно, как тот, кто погружён в свои думы, — и вдруг, подняв голову, он встретился взглядом с только что подошедшим человеком".
Дебил идет по адресу на письме, он же адрес подъезда, куда входила жена, типа отнести письмецо, вы обронили. Бомж-Феррагус открывает ему дверь, впускает в квартиру, все парижские преступники ведь так делают при встрече с незнакомыми гражданами. При звуках голоса Дебила №1 та самая Жена выглядывает, понимает, что ее подловили и падает в обморок. Дебил №1 потирает руки: "Однако ясно было одно: г-жа Демаре его видела, г-жа Демаре туда ходила, г-жа Демаре ему лгала. Г-н де Моленкур решил завтра же пойти к этой женщине с визитом; она не может отказать ему в приёме, ведь он стал её сообщником, ведь он весь, с руками и ногами, влез в эту тёмную интригу. Он уже считал себя повелителем г-жи Демаре и думал о том, как властно потребует он, чтобы она открыла ему все свои тайны".
Типичный инцел.
[красивое эссе про парижские стройки]
- "В эти годы Париж был охвачен строительной лихорадкой. Если Париж — чудовище, то, бесспорно, самое безумное из чудовищ. Тысячи фантазий владеют им: то он строится, словно увлеченный зодчеством знатный вельможа; то, забыв о постройках, становится военным, облачается в мундир национального гвардейца, устраивает военные учения и попыхивает сигарой; но вот он уже пресыщается военными делами и бросает сигару; бывает и так, что Париж предается отчаянию, разоряется, продает с торгов, на площади Шатле, свое имущество и объявляет себя банкротом, а проходит несколько дней — и он поправляет свои дела, задает пиры, пускается в пляс. Ни с того ни с сего вдруг он начинает объедаться ячменным сахаром; вчера он покупал бумагу «Вейнен», сегодня у него разболелись зубы, и он расклеивает по всем стенам объявления о новом средстве против зубной боли, а завтра станет запасаться лепешками от кашля. Увлечения его длятся недели, месяцы, годы, а иногда и всего один день. Так вот, в те времена везде что-то строили, что-то разрушали, а зачем именно — пока было еще неизвестно. Редко на какой улице не встречались сооружения из длинных балок, перекрытых досками, закрепленными в гнездах на уровне каждого этажа; шаткие леса, колеблемые шагами каменщиков, наскоро связанные канатами, белые от известки и разве только иногда отгороженные от проезжающих экипажей дощатым забором, обязательным, вероятно, лишь для общественных зданий, которые остаются и по сию пору недостроенными. Чем-то корабельным веет от этих своеобразных мачт, лестниц, канатов, криков каменщиков. Одно из таких недолговечных сооружений и было воздвигнуто в двадцати шагах от особняка Моленкуров, вокруг строящегося дома из тесаного камня".
Дебил №1 едет мимо стройки, на его карету падает камень со стройки, лакей умер. Спустя неск. дней он едет гулять в карете -- у кареты ломается ось, он получает тяжелую рану в бок, оказывается, что ось заменена на бракованную в лучших традициях древнегреческой мифологии (у Бальзака вообще очень плохо с фантазией насчет способов убийства персонажей). Тут до Дебила №1 доходит, что его действительно хотят убить, и что это хочет сделать Феррагус, любовник этой прекрасной дамы. Но мы, поскольку "верим" авторскому описанию ее добродетелей, знаем, что на самом деле он никакой ее не любовник, конечно, а их связывает страшная тайна, и в общем легко догадаться, какая.
Дебил с помощью друзей своей бабушки, старых аристократов, напускает на Феррагуса полицию, и тот сваливает с квартиры, а потом вообще Феррагус имитирует собственную смерть, после чего полиция закрывает розыск. Затем третье покушение: его вызывает по какому-то пустяку на дуэль маркиз де Ронкероль (видимо, один из 13). Пуля проходит на два пальца пониже сердца, но Дебил остается жив.
Упорный, как таракан, он едет на бал, куда должна приехать бедная женщина.
На балу он встречает Феррагуса, который больше не притворяется старым бомжом, а отлично вымыт, и наряжен португальским миллионером. Феррагус несколько раз гладит Дебила №1 по голове и приговаривает нехорошие слова. Де Марсе, присутствующий там же, намекает герою, чтобы тот забил (возможно, наш великий денди де Марсе, тоже член 13, но не ясно).
Феррагус уходит, и тут начинается следующая сюжетная линия: влюбленный Дебил №1 знакомится с женатым Дебилом №2 и активирует его своими инсинуациями.
[красивое эссе про женскую ложь]
- "Мало найдётся женщин, которым хотя бы раз в жизни не случалось из-за какого-нибудь неоспоримого факта подвергаться со стороны мужа беспощадному, решительному, исчерпывающему допросу, такому, что при одной мысли о нем охватывает душу холодом, а первые слова его входят в сердце острой сталью кинжала. Отсюда и аксиома: «Каждая женщина лжёт!» Льстивая ли ложь, простительная ложь, святая ложь, страшная ложь — но ложь ей необходима. А раз она необходима, то необходимо овладеть искусством лжи. Женщины во Франции восхитительно лгут. Наши нравы превосходно приучают их к обману. Притом женщины так наивно дерзки, очаровательны, изящны, откровенны во лжи, так хорошо понимают её пользу в общении с людьми — при защите от потрясений, гибельных для счастья, — что ложь становится нужна им, как вата, в которую они кладут свои драгоценности. Так ложь становится для них основой речи, а правда — только исключением из правила; они говорят правду так же, как проявляют добродетель, — из прихоти или по особому расчёту. Затем, когда женщины лгут, то, смотря по характеру, некоторые из них смеются, иные плачут, одни становятся серьёзными, а другие — злыми. Сперва приучившись притворяться равнодушными к поклонению, которое им особенно льстит, они нередко кончают тем, что привыкают лгать самим себе. Кто не восхищался их обманчивым величием в ту самую минуту, когда они дрожат за тайные сокровища своей любви? Кто не наблюдал их непринуждённость, развязность, присутствие духа в житейских испытаниях? Все в них естественно; ложь исходит от них, как снег падает с неба. А с каким искусством добираются они до правды в другом человеке! С какой проницательностью прибегают они к самой последовательной логике в ответ на пылкие вопросы мужчины, чтобы самой выпытать какую-нибудь сердечную тайну у того, кто наивно вздумал дознаться о чем-нибудь у женщины! Расспрашивать женщину — не значит ли это выдавать ей себя с головой? Разве не догадается она обо всем том, что захотят от неё скрыть, и не проявит удивительного умения — говоря, умолчать о самом главном. И есть же ещё мужчины, пытающиеся бороться с парижанкой, с женщиной, которой стоит изловчиться — и она ускользнёт от удара кинжала, сказав: «Вы, право, слишком любопытны! Вам что за дело? К чему вам это? Ах! вы ревнуете? Ну, а если я не пожелаю вам отвечать?» — словом, с женщиной, которая владеет искусством сказать «нет» на сто тридцать семь тысяч ладов и обладает неисчислимыми интонациями для произнесения «да». Исследование, посвящённое этим «нет» и «да», не станет ли замечательнейшим из дипломатических, философических, логографических и этических трудов, которые нам ещё предстоит создать? Но для того, чтобы написать столь дьявольское произведение, не надо ли быть двуполым гением? Вот почему никто никогда и не возьмётся за это. Кроме того, из всех неопубликованных теорий эта теория, пожалуй, самая популярная, наиболее часто применяемая на практике женщинами. Наблюдали ли вы при этом их повадки, позы, непринуждённость? Присмотритесь."
+ красивое эссе про то, как хорошо быть женщиной с деньгами (а без денег -- нет). Можете пропустить.
Кладу сюда, чтобы перечитывать, завидывать и рыдать:
- "Спальня г-жи Демаре была святилищем. Входить туда могли только она сама, муж и горничная. Богатство обладает прекрасными преимуществами, и самые завидные из них те, что позволяют развиваться чувству во всей его глубине, оплодотворяют его тысячей осуществлённых причуд, наделяют блеском, который его усиливает, изысканностью, которая очищает, утончённостью, которая придаёт ему ещё большую привлекательность. Если вам ненавистны обеды на траве лужайки и плохо сервированный стол, если вы испытываете удовольствие при виде камчатной скатерти ослепительной белизны, золочёных приборов, нежнейшего фарфора, стола, блещущего золотом и богатой чеканкой, освещённого прозрачными свечами; если вы испытываете удовольствие при виде чудес самой тонкой кухни, которые таятся под серебряными крышками, украшенными гербом, — вы должны, чтобы не впадать в противоречие, забыть мансарды, забыть гризеток, предоставив мансарды, гризеток, зонтики, деревянные калоши людям, которые оплачивают свои обеды талонами; затем, вы должны понять, что любовь раскрывается во всей своей прелести только на савоннрийских коврах, под опаловым светом мраморной лампы, среди обитых шёлком стен, ревниво охраняющих вашу тайну, в золотых отблесках камина, в комнате, защищённой от шума соседей и улицы, от всего постороннего своими жалюзи, ставнями, волнующимися занавесами. Вам нужны зеркала, игра их отражений, до бесконечности воспроизводящих женщину, которую вы желали бы видеть во всем её роскошном разнообразии, нередко придаваемом любовью; вам нужны, кроме того, низкие диваны; скрытая, но манящая, словно тайна, кровать; меха для обнажённых ног; под кисейным пологом кровати — свеча с абажуром, чтобы можно было читать в любой час ночи; цветы с нежным, не раздражающим ароматом и тончайшее полотно, способное удовлетворить даже Анну Австрийскую. Подобные восхитительные требования осуществила г-жа Демаре. Но это ещё не все. Они могли быть осуществлены любою женщиной со вкусом, хотя, впрочем, уже расположение всего убранства придавало комнате какой-то особенный отпечаток, неповторимый личный характер. В наши дни как никогда распространено фанатическое преклонение перед индивидуальностью. Чем больше наши законы стремятся к недостижимому равенству, тем больше удаляются от него наши нравы. Так, богатые люди во Франции проявляют больше исключительности во вкусах и в обстановке, чем когда-либо за последние тридцать лет. Г-жа Демаре понимала, к чему обязывает её это, и привела у себя все в полную гармонию с требованиями роскоши, украшающей любовь. «Полторы тысячи франков, и Софи моя» или «С милым рай и в шалаше» — это изречения голодных, тех, кто с радостью принимают сначала и кроху простого хлеба, но, войдя во вкус, становятся лакомками и, если действительно любят, начинают тосковать по гастрономическим усладам. Любовь не терпит труда и нужды. Она предпочитает погибнуть, лишь бы не прозябать. Большинство женщин, возвратившись с бала и торопясь поскорее улечься в постель, раскидывают повсюду платье, увядшие цветы, букеты, утерявшие свой аромат. Они забывают свои башмаки под креслом, расхаживают в домашних туфлях, которые падают у них с ног, вынимают из причёски гребни, небрежно распускают косы. Их мало смущает, что мужья видят застёжки, двойные булавки, крючки — то, что искусно поддерживало изящные сооружения причёски или наряда. Не остаётся никаких тайн, все рушится на глазах мужа, все прикрасы исчезают. Корсет — большей частью со всякими ухищрениями — так и валяется тут же, если сонная горничная забудет его унести. Наконец, фижмы из китового уса, подшитые к проймам подмышники, всякие лживые приспособления наряда, волосы, купленные у парикмахера, — все здесь на виду; вся искусственная женщина, разъятая на части, — Disjcta membra poetae — поддельная поэзия, столь восхищавшая тех, для кого она создавалась и отделывалась, женская краса — валяется по всем углам. Позёвывающему мужу предоставляется тогда любить женщину без прикрас, которая тоже позевывает; у неё неряшливый и неизящный вид; на голове у неё смятый чепчик, тот самый, который был на ней вчера и будет на ней завтра."
Далее влюбленный Дебил №1 сходит со сцены и мы наблюдаем за женатым Дебилом №2, который начинает метаться, как безголовая курица, подозревая жену в измене. Он практически хочет покончить с собой или убить ее, и все это из-за 1 фразы Дебила №1, которая Подорвала его Веру в супругу. Жена резонно говорит ему: верь мне, раз любишь, а не какому-то придурку. Дебил №2 разумеется идет узнавать у придурка, что тот имел в виду. Дебил №1 рассказывает мужу ВСЕ. И тут мы узнаем, что Феррагус, пока гладил его по головке, обмазал ему башку смертельным ядом, так скоро наш герой умрет, он чувствует это. (Типичное "хочешь сделать хорошо, сделай сам!", бедный Феррагус, только с 4-го раза получилось).
Женатому Дебилу приносят письмо от бабушки Дебила №1, которая пишет, что внук сошел с ума и все врет, позже оказывается, что оно фальшивое. Тем временем к супругам заявляется гризетка Ида, та самая, которая влюблена в Феррагуса, и устраивает сцену ревности. (Тут эссе про гризеток, см. на слова "порождение Парижа, как грязь"). Из ее слов мы узнаем, что жена ходила к Феррагусу каждый день, реально каждый день. Действительно подозрительно. Жена говорит мужу "дай мне 4 дня, я все тебе расскажу". Тот разумеется, по завету Ивана-Царевица и Царевны-лягушки, решает все выяснить сам.
Жена и Феррагус переписываются шифром, Дебил №2 перехватывает его и взламывает с помощью друга-шифровальщика из МИДа. Дебил узнает адрес Феррагуса, заявляется туда и соблазняет деньгами и посулами хозяйку квартиры, это мать Иды. Очередной провал Феррагуса, кто ж доверяет свою жизнь такому слабому звену? Плохой, плохой лидер, а еще и беглый типа каторжник (привет Видоку). Хозяйка квартиры проводит его в комнату с дыркой в стене, чтобы можно было подслушивать и подсматривать. Приходит его жена, целует руку Феррагусу, и тут герой ВНЕЗАПНО узнает, что его супруга -- дочь этого чувака. Оказывается, он ждал пакет документов португальского миллионера, чтобы с новой личностью появиться в свете как приличный человек и признаться в своем отцовстве. Неожиданно, да?
Жена, на самом деле, тоже дура. Никакого отца в ее жизни никогда не было, он появился три года назад, после смерти ее матери (явно там какая-то была беда, раз он не хотел видеться). И после этого она воспылала таким дочерним почтением, что каждый день к нему на квартиру бегала руки целовать. Действительно очень странно.
Как бы то ни было, нежное воркование папы и дочи прерывает вопль. Нет, это не Дебил №2 орет, осознамши. Это хозяйка квартиры получила письмо от своей дочери, гризетки Иды, что та утопилась от любви к Феррагусу. И пошла обвинять в этой смерти Дебила, спрятавшегося в комнате. На ее вопль прибегает жена и понимает, что муж все слышал. Далее быстренько: от нервного стресса открывшейся правды жена в течение нескольких страниц помирает.
Такие они там все нежные!
Дебил №1, кстати, все еще жив, но от яда он выглядит 70-летним лысым стариком и потерял память. "Огюст совершенно потерял способность, без которой нельзя жить, — память. При виде его Жюль отступил в ужасе. Он не мог узнать изящного молодого человека в существе, которому, по выражению Боссюэ, ни на одном языке не нашлось бы имени. Это был воистину какой-то труп — кожа да кости — с седыми волосами, с морщинистым, увядшим, иссохшим лицом, с неподвижными белесыми глазами, с безобразно отвисшей челюстью, как у помешанных или как у распутников, умирающих от излишеств. Ни следов разума во взгляде, в очертаниях лба, ни кровинки в лице. Словом, это было какое-то съёжившееся, истаявшее существо, доведённое до того состояния, в каком находятся музейные уродцы, хранимые в сосудах со спиртом. Жюлю почудилось, что над этой головой реет грозный лик Феррагуса, и перед таким полным мщением отступила сама ненависть. Супруг нашёл в своём сердце жалость к этим сомнительным останкам человека, ещё недавно совсем молодого." Какой интересный яд, можно рецептик-то?
Жена умирает страниц 15 подряд, и это начинает раздражать, так как нет никакого официального диагноза.
Наконец, все. Предсмертное патетическое письмо на 5 страницах. Я бы порекомендовала эвтаназию, да уже поздно.
Жену хоронят, все организовал Феррагус, все мрачно, готично, в духе Монте-Кристо. Ни одного постороннего лица на похороны не допускают, но за гробом едут 13 пустых черных карет. Это члены тайного братства отдают почести дочери своего главаря!
Тут, как бы и все, над гробом Дебил №2 и свекр типа мирятся. Но Бальзак не был бы Бальзаком, и вот за это я его и люблю: далее он не удержался и вставил "что было дальше" из истории современных нравов, сатиру. В общем, женатый Дебил решил потом выкопать жену, кремировать ее и с этим прахом у сердца либо утопиться, либо путешествовать. Но поскольку это 1830-е годы, и крематории еще не вошли в моду (земли много), ему этого не дают сделать. И Бальзак классно и юморно описывает, как мужик бьется с чиновниками ради этой цели, и ничего у него не получается. В итоге Феррагус тайно вскрывает гроб сам, крадет тело и дарит зятю урну с пеплом контрабандой. Тот уезжает из Парижа с ней подмышкой.
Спустя несколько лет он возвращается в город и в какой-то богадельне встречает Феррагуса, опять немытого бомжа, на сей раз настоящего. Его явно разбил инсульт. "Как он любил! -- задумчиво прошептал Жюль", из чего мы еще раз совершенно утвердительно заключаем, что он точно дебил. КОНЕЦ
Ну, как вам книжонка? Классная бредятина, да?