Видоку, судя по тексту, постоянно попадаются старые сокамерники, которые соблазняют его и склоняют к старым делишкам, но он постоянно их отпихивает, как Леонардо ди Каприо -- предложения сняться в комиксных фильмах. Целомудрие, порядочность, непреклонность, вот девиз Видока в эти годы, как он надиктовывает своему литературному негру. Сокамерники обижаются на отказ и начинают причинять Видоку гадости, ведь белое пальто и в 1800-е годы всех раздражает. Вот и этот сдает в очередной раз Видока полиции, тот опять сбегает, жаль я не начала ставить зарубки с самого первого раза, как он сбежал, чтобы посчитать число побегов, сейчас был бы тотемный столб, как календарь Робинзона Крузо. В этот раз легко, его особо не охраняют: он поменялся одеждой с узником, который должен был выносить парашу, и вышел за охраняемую территорию неопознанный.
Видок шляется по весям родины, его заносит в родную локацию (вообще удивительно, как постоянно его тянет туда, где его могут опознать). Ловят и опознают. В тюрьме его навещает человек, о котором он и думать забыл (и мы тоже): его жена. Она появлялась страниц триста и побегов стописят назад. Она очень рада, что Видока поймали, так что наконец может с ним развестись! Он тоже рад: "Помимо освобождения моего из тюрьмы, едва ли нашлось бы другое известие до такой степени приятное для меня, как расторжение моего брака с этой женщиной. Уж не знаю, удалось ли мне подавить свою радость, но, вероятно, на моей физиономии было написано удовольствие". Потом он опять бежит...
Вот он в Париже, потому что именно там можно лучше всего скрыться. Тут он знакомится с главной женщиной своей жизни по имени Аннетта. Они живут счастливой бюргерской жизнью торговцев. Однажды на улице наш герой встречает ведомых на казнь -- это Гербо. И он описывает чрезвычайное чувство злорадства, еще сильней, чем при разводе. Кто этот Гербо? Пришлось поискать по тексту книги: а, это тот самый человек, который давным-давно подделал документ, из-за которого Видок (совершенно, совершенно невиновный, ваша честь) и получил срок: "презренный человек, погубивший меня, должен сложить голову на плахе. Признаться ли мне в этом?.. Я почувствовал прежде всего радость и облегчение, а между тем внутренне содрогнулся". Они встречаются глазами, Гербо бледнеет... Патетическая сцена.
Бюргерская жизнь в Париже продолжается счастливо, пока на Видока не натыкается очередной братан, который начинает его шантажировать, а Видок совершенно не знает, как дать ему отпор. Братан приносит ему краденые вещи на скупку, а Видок дрожит, бледнеет, не знает, как вывернуться. Вдобавок в Париж приезжает бывшая жена с кучей родни и тоже его шантажирует. Ну и, как идеальный француз, Видок продолжает лелеять свою маман. В общем, бюджет трещит, нервы ни к черту.
В итоге экс-шурин сдает Видока, зачем ему резать курицу с золотыми яйцами по тексту непонятно, но вообще мне кажется, он испугался, что Видок его прибьет, тогда логично. Полиция обыскивает дом, огромная комическая сцена с прятками, соседями, ночным горшком. Она даже не сплошным текстом идет, а репликами, как в пьесе (видно, литературный негр устал писать; я тоже устала -- просто читать). Он счастливо бежит, скрывается, возвращается к марухе, его арестовывают... Опознают. Сторожат так отлично, что делать решительно нечего: Видок окончательно становится стукачом на фуллтайм. Это и единственный путь справиться с будущими шантажистами из урок, видно, ему действительно неудобно. Власти обещают отменить тот единственный приговор, висящий над ним, за поддельный документ.
Пока процедуры тянутся, Видок сидит в адской тюрьме, возобновляет знакомства, обновляет свою репутацию и работает наседкой. Но он сдает только "плохих", неблагородных преступников! Тех, кто его обижает. Хороших, друзей - ни-ни!
В тюрьме полиция дополнительно пускает про него слухи, чтобы не пропалить осведомителя. В работе возникает и проблемка: "Принятое мною обязательство вовсе не было так легко выполнить, как, может быть, думают. В действительности я знал множество преступников, но изведенное всякого рода излишествами, ужасным тюремным режимом, нищетой — это гнусное поколение выродилось с замечательной быстротой; другое поколение было на сцене, и я не знал даже имени лиц, входивших в состав его. В то время множество воров эксплуатировали столицу, но мне невозможно было бы доставить хотя малейшее сведение о главных из них; только моя давнишняя репутация могла дать мне возможность получать сведения об этих бедуинах нашей современной цивилизации."
С другой стороны, репутация Видока среди урок прокачена до небес: "В Форс не являлось ни одного вора, который не поспешил бы добиваться моего знакомства; если бы даже он никогда не видел меня, то старался, из самолюбия и чтобы придать себе известный шик в глазах товарищей, показать вид, будто он был когда-то в хороших отношениях со мною. Я льстил этому странному самолюбию; этим путем я незаметно прокрался на почву открытий; сведения явились в изобилии, и я не встретил более никаких препятствий для выполнения своей задачи."
Видок очень страдает от вынужденного общения с сокамерниками, он давно перерос этот уровень жизни: "Я до конца выслушал отвратительный рассказ, делая над собою невероятные усилия, чтобы скрыть свое негодование; каждое его слово способно было привести в ужас самого закоснелого, самого нечувствительного человека."
В итоге в этот заход он провел в строгаче 21 месяц, сбежать не получалось. Комфорта нет. Но ему явно доставляла наслаждение власть, которой он теперь пользуется, то, что он манипулирует и теми, и этими, и ворами, и властями. Сдал он за это время такое количество людей, столько наводок на нераскрытые дела и схороненное краденое дал, что полиция наконец ему поверила и организовала его побег сама.
УРА, КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА, я притомилась. А ведь их еще два!
Очень скучное однообразное чтение, если честно, надо было брать сокращенную версию, видимо (на русском есть). Но ведь без гарантий, что там не сократили именно те детали, которые мне нравятся тут. Интересно именно бытописательски, а ведь в свое время захватывало авантюрно...
[цитаты любопытные]
***
Я был дежурным в форте Эры; это было во время половодья, погода стояла ужасная: водяные волны то и дело окатывали платформы и бушевали с такой силой, что даже большие орудия не оставались неподвижными в амбразурах; при каждой новой волне, казалось, вот-вот снесет укрепление. Пока воды Ла-Манша не стихнут, очевидно, не покажется ни одного судна; наступила ночь, я распустил стражу и позволил им наслаждаться отдыхом на походных постелях до следующего утра. Я караулил за них, или, вернее, не спал, потому что не спалось, как вдруг, около трех часов утра, меня вывели из дремоты несколько слов, произнесенных по-английски, и учащенный стук в дверь внизу лестницы, ведущей в батареи. Вообразив, что на нас напали, я бужу всю команду, отдаю приказ заряжать орудия и приготовляюсь дорогою ценою продать свою жизнь, как вдруг из-за двери слышатся жалобные стоны женщины, умолявшей о помощи. Мне ясно слышатся слова на французском языке: «Бога ради, отворите! Мы потерпевшие крушение». Я с секунду колеблюсь, но потом, приняв все меры для того, чтобы тотчас же поразить насмерть первого, кто вошел бы с враждебными намерениями, отворяю дверь и вижу перед собой женщину с ребенком и пять матросов, еле живых и едва стоящих на ногах от слабости. Первым долгом моим было обогреть их — они промокли до костей и продрогли от холода. Мои товарищи и я одолжили им свое платье и белье, и как только эти несчастные оправились, они рассказали нам о происшествии, которому мы были обязаны честью их видеть. Отправившись из Гаваны на трехмачтовом судне и находясь уже почти в конце счастливой переправы, их судно вдруг наткнулось на каменный мол, и они спаслись от смерти, бросившись с дюн на батарею. Девятнадцать человек их спутников погибли в волнах.
Буря на море свирепствовала целую неделю и держала нас в осаде; во все это время не решались отправить за нами шлюпку. В конце недели, однако, меня препроводили на сушу с моими путешественниками, которых я сам повел к военному начальнику флота; тот от души поздравил меня, как будто я взял их в плен. Как бы то ни было, в роте возымели обо мне самое высокое мнение.
____
Я продолжал выполнять свои обязанности с примерным усердием; прошло три месяца, и я своим поведением заслужил одни похвалы. Но кто раз вошел в жизнь приключений, тот сразу не может отстать от нее. Роковая судьба, которой я повиновался против своей воли, постоянно сближала меня с людьми и обстоятельствами, которые менее всего соответствовали моим благим намерениям. Благодаря этой несчастной склонности, случилось, что, и не думая участвовать в тайных обществах армии, я был, однако, волей-неволей посвящен в их секреты.
____
Интересно было бы узнать подробности об этой истории:
БУЛОНЬ
В этой местности известная амазонка, девица Див… пала от рапиры прежнего своего любовника, полковника К***, который, не узнав ее в мужской одежде, принял от нее вызов на поединок. Девица Див…, которую он покинул для другой, желала погибнуть от его руки.
____
Благодаря существованию какого-то именитого дядюшки, кажется, сенатора, мой старинный товарищ по каторге вел превеселую жизнь. Он пользовался почти неограниченным кредитом в качестве сынка богатой фамилии. В Булони не было ни одного богача, который не счел бы для себя за честь принять у себя такую знатную особу. Честолюбивые папеньки мечтали сделать его своим зятем, а барышни всеми силами старались понравиться ему. Поэтому он пользовался неоценимым преимуществом черпать из кошелька одних и ожидать чего угодно от благосклонности других. Он жил широко, лучше любого генерала, держал лошадей, собак, лакеев, принял тон и манеры вельможи и обладал в совершенстве искусством пускать пыль в глаза и заставлять почитать себя до такой степени, что офицеры, обыкновенно так завистливо относящиеся ко всяким преимуществам и повышению других, находили весьма естественным, что он затмевает их. В другом городе, а не в Булони, этого выскочку скоро распознали бы, тем более, что он не получил никакого образования. Но в городе, где буржуазия, возникшая весьма недавно, еще не успела заимствовать от хорошего общества ничего, кроме одежды и внешних приемов, — ему легко было важничать и заслуживать общее уважение.
(...)
Ну и поймай его, твоего вахмистра, — перебил другой заключенный, который, как мне показалось, был посажен недавно. — Если он продолжал идти вперед, так теперь его и след уже простыл. Как хотите, братцы, а он тонкая бестия! В каких-нибудь три месяца — сорок тысяч долгу в городе. Вот это называется счастье! А детей-то у него сколько! Ну, что касается этого, то я бы на них не польстился… Шесть девиц забеременели — из первых семейств буржуазии! Они надеялись, что имеют дело с ангелом чистоты и невинности, и славно попались впросак!..
____
После двухмесячного пребывания в Бисетре я был переведен в Форс. Чтобы избавить меня от всяких подозрений, среди арестантов распространили нарочно слух, будто я замешан в весьма скверное дело и что немедленно приступят к следствию. Эта предосторожность, соединенная с моей репутацией, еще более увеличила мою популярность. Ни один заключенный не посмел сомневаться в том, что я действительно попался в скверном деле. Про меня шепотом говорили: «это эскарп» (убийца), а так как в том месте, где я находился, убийца обыкновенно внушает большое доверие, то я и не подумал опровергать это заблуждение, полезное для моих планов. Тогда я был далек от предположения, что обман, который я допускал добровольно, мог с течением времени перейти в уверенность, и теперь, когда я пишу свои записки, мне нелишне будет сказать, что я никогда не был виновен в убийстве. С тех пор, как обо мне стали говорить в публике, столько появлялось нелепых слухов и толков на мой счет! Каких только ни выдумывали ужасов люди, заинтересованные в том, чтобы прославить меня низким злодеем! То будто бы я был заклеймен и приговорен к каторжным работам пожизненно; то будто бы меня спасли от гильотины только под условием выдавать полиции известное число преступников в месяц, и если только недоставало одного, то сделка оказывалась недействительной, — поэтому-то, за неимением действительных виновных, я выдавал даже невинных, какие мне попадутся под руку. Дошли даже до того, что обвинили меня, будто я в одной кофейне сунул серебряный прибор в карман одного студента! Позднее я буду иметь случай возвращаться к этим клеветам, в некоторых главах я выясню средства, употребляемые полицией, ее действия, ее тайны, словом, все, что мне удалось узнать.
____
Однажды после обеда на дворе послышался шум; происходила ожесточенная драка на кулачках. В такой час дня это было происшествие весьма обыкновенное, но на этот раз оно возбудило всеобщее удивление, так как дело шло о поединке между двумя закадычными друзьями. Всем было известно, что оба противника, Блиньон и Шарпантье, названный Шанталером, жили в преступной интимности, которую не может оправдать самое строгое заключение. Между ними произошла жестокая стычка; утверждали, что их разъединила ревность. Как бы то ни было, когда драка окончилась, Шанталер, разбитый и уничтоженный, пошел в шинок, чтобы примочить ушибы водкой.