"Не тревожьтесь относительно кузена, моя холодность его оттолкнула, да и потом явился другой соперник, с которым он не смеет равняться и которому принужден уступить место: это Анреп, который провел здесь последние дни; нужно сознаться, он очень красив и оригинален; я имела счастье и честь одержать над ним победу. О, этот превосходит даже и вас, чему я никогда бы не поверила, — он идет к своей цели гигантскими шагами; судите сами: я думаю, что он превосходит вас даже в дерзости. Мы много говорили о вас, к моему большому изумлению, он сказал мне также некоторые ваши фразы, напр., что я чересчур умна, чтобы иметь предрассудки.
Почти в первый же день он схватил мою руку и сказал, что имеет полное право ее поцеловать, раз я ему так сильно нравлюсь. Заметьте, сударь, пожалуйста, что он не ухаживал здесь и не ухаживает ни за кем другим и не повторяет мне фраз, сказанных другой; напротив, он не обращает ни на кого внимания и всюду следует за мной. Уезжая он сказал, что от меня зависит его возвращение сюда. Однако же не бойтесь, я к нему ничего не чувствую, он не производит на меня никакого впечатления, тогда как одно воспоминание о вас так меня волнует!"
Пушкин на это ответил неизвестно что, но мы точно знаем, что ответил, т.к. спустя месяц примерно Вульф пишет ему об Анрепе опять:
"Все, что вы пишeте об Анрепе, мне в высшей степени не нравится и оскорбляет меня двояким образом; во-первых, предположение, что он сделал больше, чем поцеловать мне руку, с вашей стороны крайне обижает меня, а слово все равно еще того хуже: оно оскорбляет и огорчает меня в другом смысле. Надеюсь, вы достаточно умны, чтобы почувствовать, что этим вы высказываете свое безразличие к создавшимся между мною и им отношениям. Полагаю, что это не очень нежно с вашей стороны. Заметила я, что он превосходит в дерзости и неосторожности из его поведения не только со мной; но по его обращению со всеми и из общего разговора".
Пушкин, возможно, был знаком с "красивым и оригинальным" уланом еще с царскосельских времен, т.к. в те годы Анреп стоял там в составе еще гусарского полка.
Три года спустя после эпизода с Вульф Пушкин встречает Анрепа (Романа Романовича, их было много, причем "Романы" -- большинство) во время своего путешествия в Арзрум. И мельком, в одном абзаце, пинает за глупую вылазку, которой тот выставил себя перед Раевским.
Но это мелочь.
В 1830 году наступает Болдинская осень, Пушкин сидит в деревне, скучает. Пишет "Дорожные жалобы" (...Долго ль мне гулять по свету, то в коляске, то верхом...), где он перечисляет разные виды смерти, которыми гибнут путешественники (под копытами, удар шлагбаума по лбу и т.п.). Одна из строчек, в беловик не вошедшая, включала имя Анрепа. Как он тут пригодился?
В период военных действий в Польше в апреле 1830 года Роман Романович Анреп в припадке помешательства завел свой отряд в болото, где сам и захлебнулся. Гибель Анрепа помогла пушкинистам. Считалось, что «Дорожные жалобы», датированные им «4 октября» (без года), написано в 1829 году, тем более, что сам поэт пометил в печати стихотворение именно этим годом. Возможно, пишут в своих комментариях В. И. Порудоминский и Н. Я. Эйдельман, первые черновые строки действительно появились тогда. Однако Пушкин, переделывая стихи набело, после строчки «где-нибудь в карантине» начал «иль как Анреп в вешней луже (потом „в скрытой луже“) захлебнулся я в грязи…».
В итоговую версию строки не вошли. Дата смерти генерала позволила передатировать стихотворение 1830-м годом, первой болдинской осенью. И опровергла дату 1831 года, т.к. там есть "карантин" и "невеста".
Наконец, прошло еще три года. Думаете, Пушкин забыл красивого улана? Читаю пушкинскую энциклопедию. Там написано "упоминает его в письме к жене". Думаю, что еще нового он там пишет? Ищу письмо. А там:
"Вот, мой ангел, подробный отчет о моем путешествии. Ямщики закладывают коляску шестерней, стращая меня грязными, проселочными дорогами. Коли не утону в луже, подобно Анрепу, буду писать тебе из Яропольца".
_____
UPD: загадочное. Не могу понять, откуда взялись военные действия в Польше и "отряд" (который упоминается в комм. уже 1974 года). Источник собственно на утопление вот, но болото тут наше родное:
H. H. Муравьев в своих записках, в 1828 г., пишет: «[Сводным уланским полком] командовал полковник Анреп, человек молодой, с образованием, но без видных способностей и мало знавший службу. Анрепа имели причины полагать у нас наушником у [И. Ф.] Паскевича, и он, кажется, в самом деле занимался сим ремеслом, почему и мало кто с ним знался. Он имел припадки сумасшествия и по нескольку дней не мог никуда показываться; впрочем, в нем не признавали обширного ума и тогда, когда он не лишался оного. По окончании Турецкой войны он был произведен в генерал-майоры и уехал в отпуск. На обратном пути, едучи из Москвы, около Серпухова, с ним сделался припадок сумасшествия; он ушел от станции пешком в сторону, оставя экипаж свой и людей, пришел в деревню, взял подводу, подъехал к болоту, оставил оную и один ушел в топь, где его и нашли через два дня по пояс в воде, опершегося на кочку и едва подающего признаки жизни. Его повезли обратно в Москву, но не доезжая города он умер...»