Заговорила о Холмсе — пиши пропало.
Очень наши люди любят верить доктору Ватсону, когда тот рассказывает о невежестве Холмса во всём, что не касается профессии: и не знает, что Земля вокруг Солнца вращается, и с философией не знаком, и знаний литературы — никаких; там дальше ещё про чердак, который не надо забивать и̶н̶т̶е̶р̶н̶е̶т̶ ̶ж̶е̶ ̶в̶с̶е̶г̶д̶а̶ ̶п̶о̶д̶ ̶р̶у̶к̶о̶й̶... ну, вы поняли.
Дальше, впрочем, честный доктор, честно рассказывая про своего товарища, сам себе честно противоречит. Холмс походя цитирует не только Гёте и письма Флобера к Жорж Санд, но и карманного формата Петрарку с собой возит; лёгкое чтение в поезде, не больше. Про Шекспира и вовсе можно было бы промолчать, когда бы я могла промолчать про Шекспира.
Как всякий учившийся в хорошей школе мальчик с феноменальной памятью Холмс "ихнее всё" не просто знает, он его наелся и надышался до воспроизведения прежде ума. Вы же не успеваете подумать, что цитируете Пушкина, когда за окном мороз-и-солнце?.. ну вот и он так же.
А переводчики наши это то выбрасывают, чтобы не усложнять жанровую литературу, то честно не опознают.
Вот, например, новелла "Пустой дом", где Холмс как раз воскресает после двухлетнего небытия. Они с Ватсоном садятся в засаду на Морана, Ватсон смотрит в окно, на их дом напротив, а там в окне — Холмс!..
"Я был так поражён, что невольно протянул руку, желая убедиться, действительно ли сам он стоит здесь, рядом со мной. Холмс трясся от беззвучного смеха.
— Ну? — спросил он.
— Это просто невероятно! — прошептал я.
— Кажется, годы не убили мою изобретательность, а привычка не засушила её, — сказал он, и я уловил в его голосе радость и гордость художника, любующегося своим творением. — А ведь правда похож?" (классический перевод Деборы Лившиц, 1956).
"В ошеломлении я протянул руку, удостоверяясь, что сам он стоит рядом со мной. Холмс содрогался от беззвучного смеха.
— Ну? — сказал он.
— Боже мой! — вскричал я. — Подлинное чудо!
— Надеюсь, возраст не иссушил, а привычка не сковала моё бесконечное разнообразие, — сказал он, и я уловил в его голосе радость и гордость, которые художник черпает из своего творения. — Ведь правда, вылитый я?" (перевод Ирины Гуровой, издан в 2017, сделан, скорее всего, в 60-х).
"Я так этому удивился, что протянул руку, чтобы убедиться, что он стоит рядом. Нащупав его плечо, я почувствовал, что оно сотрясается от беззвучного смеха.
— Ну что? — спросил он.
— Боже правый! — воскликнул я. — Это просто поразительно.
— Я надеюсь, что прошедшие годы не притупили моих разнообразных талантов, — сказал он, и в его голосе я услышал счастливые и гордые нотки художника, довольного своей последней картиной. — По-моему, очень похоже, не правда ли?" (перевод Виталия Михалюка, 2009).
Есть и другие переводы, но этих достаточно.
Изобретательность, разнообразие, таланты... что ж там в оригинале-то?
Там вот что:
So amazed was I that I threw out my hand to make sure that the man himself was standing beside me. He was quivering with silent laughter.
"Well?" said he.
"Good heavens!" I cried. "It is marvellous."
"I trust that age doth not wither nor custom stale my infinite variety,'" said he, and I recognised in his voice the joy and pride which the artist takes in his own creation. "It really is rather like me, is it not?"
Холмс валяет дурака, перефразируя хрестоматийную реплику Энобарба из хрестоматийнейшего монолога во второй сцене второго действия "Антония и Клеопатры":
Age cannot wither her, nor custom stale
Her infinite variety.
В переводе Михаловского это, как всегда, многословно пересказано:
Её краса не блекнет от годов;
Привычкою исчерпать невозможно
В ней дивного разнообразья чар.
У Минского и Чюминой попроще:
Её не старят годы,
Её разнообразье бесконечно:
Привычкою его не истощить.
У Пастернака так:
Ее разнообразью нет конца.
Пред ней бессильны возраст и привычка.
У Донского так:
Над ней не властны годы. Не прискучит
Её разнообразие вовек.
У Сороки:
Ни возрасту не иссушить её,
Ни вычерпать привычке не дано
Её бездонного разнообразья.
То есть, Ватсон протягивает руку, пощупать, не обманывают ли его глаза, но, чёрт побери, Холмс!.. а тот трясётся от хохота и выдаёт: "Меня не старят годы, моё разнообразье бесконечно: привычкою его не истощить".
Как Ватсон не рухнул там же, непонятно.
***
Плюс еще один её же пост на эту же тему
...продолжу про мистера Холмса и переводчиков — и про то, что отличает переводчика от человека, который знает язык, разумеется, "в совершенстве", как это принято называть.
Не самый популярный рассказ канона, A Case of Identity, который у нас обычно называют "Установление личности", как в классическом переводе Войтинской, или "Приключение с установлением личности", как у Гуровой, открывается рассуждением Холмса о превосходстве реальности над любым художественным вымыслом; Ватсон с этим, конечно, не соглашается, он всё-таки писатель.
В переводе Нины Войтинской (1946) Холмс произносит следующее:
— Мой дорогой друг, жизнь несравненно причудливее, чем всё, что способно создать воображение человеческое, — сказал Шерлок Холмс, когда мы с ним сидели у камина в его квартире на Бейкер-стрит. — Нам и в голову не пришли бы многие вещи, которые в действительности представляют собою нечто совершенно банальное. Если бы мы с вами могли, взявшись за руки, вылететь из окна и, витая над этим огромным городом, приподнять крыши и заглянуть внутрь домов, то по сравнению с открывшимися нам необычайными совпадениями, замыслами, недоразумениями, непостижимыми событиями, которые, прокладывая себе путь сквозь многие поколения, приводят к совершенно невероятным результатам, вся изящная словесность с её условностями и заранее предрешенными развязками показалась бы нам плоской и тривиальной.
У Ирины Гуровой (примерно в 60-е) немного иначе:
— Дорогой мой, — сказал Шерлок Холмс, когда мы удобно расположились у камина в его квартире на Бейкер-стрит, — жизнь куда прихотливее, чем способно нарисовать человеческое воображение. Мы сочли бы странной причудой фантазии то, что всего лишь часть будничного существования. Выпорхни мы рука об руку, закружись над этим великим городом, тихонько приподнимая крыши, чтобы исподтишка понаблюдать непредвиденности, творящиеся там — нежданные совпадения, хитрые замыслы, недоразумения, поразительные сплетения событий, которые ведут через многие поколения к самым outrè следствиям, — беллетристика с её банальностями и такими предсказуемыми концовками выглядела бы в сравнении крайне избитой и ничего не стоящей.
Казалось бы, ничего особенного. Но смотрим оригинал:
“My dear fellow,” said Sherlock Holmes as we sat on either side of the fire in his lodgings at Baker Street, “life is infinitely stranger than anything which the mind of man could invent. We would not dare to conceive the things which are really mere commonplaces of existence. If we could fly out of that window hand in hand, hover over this great city, gently remove the roofs, and peep in at the queer things which are going on, the strange coincidences, the plannings, the cross-purposes, the wonderful chains of events, working through generations, and leading to the most outrè results, it would make all fiction with its conventionalities and foreseen conclusions most stale and unprofitable.”
И получаем по физиономии "Гамлетом", цитатой из хрестоматийного монолога во второй сцене первого действия, о если бы моя тугая плоть, спасибо, Аркадий Варламович, а также о если б этот плотный сгусток мяса, o God! God!..
How weary, stale, flat, and unprofitable
Seem to me all the uses of this world.
То есть, не "плоским и тривиальным", не "избитым и ничего не стоящим", а "докучным, тусклым и ненужным", как у Лозинского, или "ничтожным плоским и тупым", как у Пастернака; для гурманов есть ещё Радлова с "жалко, плоско и бесплодно" или даже К.Р., у которого "пошло, мелочно, бесплодно".
Но ладно бы "Гамлет", с прямыми цитатами всегда проще.
Вот эта странная идея — вылететь из окна и поснимать крыши с домов, чтобы посмотреть, как люди живут, отсылает нас к "Хромому бесу", скорее Лесажа, чем изначального Гевары, хотя кто его, мистера Холмса, знает. Приподнимая крыши, "как корку с мясного пирога", Асмодей показывает дону Клеофасу подлинную жизнь Мадрида. Кем себя в этом раскладе видит Холмс?.. ну, точно не студентом.
Однако и это ещё не всё.
С виду невинное и не особенно оригинальное замечание Холмса "Life is infinitely stranger than anything which the mind of man could invent" тоже не в пустоте висит, а тянет за собой Байрона, хрестоматийную цитату из четырнадцатой песни "Дон Жуана":
Tis strange — but true; for truth is always stranger;
Stranger than fiction.
В классическом переводе Гнедич:
Вы скажете, что это очень странно,
Но правда всякой выдумки странней.
"И как это переводить?" — спрашивает нас пытливый читатель.
А никак, отвечаем мы с нервным смешком. Нет, мы напишем примечание, обопрёмся на вечный костыль прим. перев., поскольку читать текст без справочного аппарата — всё равно что принимать лекарства, не ознакомившись с инструкцией: вдруг его нельзя молочными продуктами запивать?.. или рекомендуется принимать с утра, потому что излишне бодрит?.. или у него вообще срок годности истёк.
Растолкуем, сопроводим, обеспечим, переправим через границу языков... но очень многое придётся сдать в багаж, а кое-что и вовсе утратить. Переводчик, вечная почтовая лошадь просвещения, — да хоть бы и самолёт! — лучше всех знает, что не всё переносит транспортировку. И мучается этим больнее прочих....
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →