leit 'у, но по причине присущего мне косноязычия не рассказала. Да, впрочем, воспроизвести это я и не смогла бы. Итак, история о том, как гильдейский купец-казачина Никита Фоменко, или, как он сам себя величал – Мыкыта Хвомэнко с Кубани приехал в Санкт-Петербург (год примерно 1905-й) и повел своих родственников, служивших в конвое, обедать:"Покалякав с земляками, дядько Мыкыта отпросил племянника и его двух ближайших друзей-станичников отобедать с ним «в номерах».
– Гулять будэмо дома, – говорил Мыкыта, – в чужом краю ударяця в загул непотрибно и гришно… А посыдить зэмлякам за столом-обидом нэприминно трэба...
И это был «крепкий» обед, о нем дед Игнат с удовольствием вспоминал всю «остатнюю» жизнь.
У самой гостиницы крутился красномордый полицейский чин – дядько сунул ему серебряную монетку, и тот с готовностью взял под козырек. Лишь только вошли они в здание, как к «гильдейскому купцу» подлетел, словно на крылышках, служитель и подобострастно вопросил дядьку Мыкыту, чего он соизволил бы пожелать.
– Обид, – коротко бросил тот. – Из дванадцати кушаний на чотыри пэрсоны, – он кивнул на своих гостей. – Но до того… чотыри тазка, зосим салахвэтив и… раз-два… гм… и шестнадцять бутылок… того, як його… шампаньского… Про остальнэ скажу потом…
– Нам шампаньского нэ трэба, – хотел было остановить его племянник, – мы нэ звычни…
– Знаю, – нетерпеливо отмахнулся дядько. – Пыть будэмо горилку, або щэ шо, а як есть горилка, то и в аду нэ жарко… А цэ – для другого… Пишлы!
И не успели наши казачки-мужички войти в номер, как на столе засверкали высоченные бутылки.
– Значить, так, хлопци, – сказал дядько, – кажному взять по тазку и вылыть в його по чотыри пузыря цого паньского пытия…
Он показал, как откупоривать шампанское, и когда братва с веселым шумом наполнила им тут же поданные тазики, велел поставить их на пол против себя и снять чоботы и онучи.
– Паны в шампаньском купають нэпотрибных дивок, – пояснил Мыкыта, нам будэ нэ гришно охолонуть свои натружэни ногы в ции дужэ благородни пакости… Плюнэмо на йии благородство, хай йим, панам, икнэця!
Переглянувшись, казаки выполнили пожелание хозяина – чудить так чудить!
– Ось так будэ добрэ, – крякнул Мыкыта. Тем временем в номере появился служитель с перечнем готовых блюд-закусок. «Гильдейский» отмахнулся: – Нэ надо, – сказал он. – Будэмо обидать нэ по пысаному… Значить так, для почину давай нам четвэрть водкы с пэрцем и всяку милку закуску… И шоб там помымо ковбасок-васэлёдок була дычина. Така лэгосенька дычина, нэ лосятына-кабанятына, а тэ… Шо у вас е?
– Фазаны, перепела, рябчики, – согнулся в поклоне официант.
– Стой! Нэсы по тры пэрэпэла, нэ объидаця ж нам… И ту, як там йии… солянку, о!
– Солянка – цэ вроди нашого борща, – пояснил он гостям. – Борщ кацапы варыть нэ умиють, а солян, аку – нычого, йисты можно… И щэ… ось тих, як йих… манэнькых таких варэныкив з мьясом!
– Пельменей, – догадался официант.
– Эгэш, хай будуть пэлмэни…
Затем он заказал зажарить «шмат мяса» фунтов на двенадцать, и еще что-то, а когда служитель заявил, что заказывать можно все, что угодно, Мыкыта встрепенулся:
– Так такы и всэ? Тоди пиджарь нам на олии цыбули и дай нам отварного буряка на тим же масли. Запысав? Ну и добрэ…
А после ухода официанта он злорадно сказал казакам:
– Ось побачите, як воны найдуть нам ту цыбулю и той буряк, йилы бы воны цю страву сами всю остатню жизнь!
Когда на столе появилась горилка и первые закуски, «гильдейский» дядько пожелал, чтобы после солянки и третьей или четвертой «пляшечку» пригласили музыкантов:
– Одного с бандурой, абож со скрыпкой, а другого с сопилкой – цэ така дудка с дирками…
– Флейта?
– Хай буде хлейта, – согласился дядько. – И шоб заигралы шо набудь жалостливэ, такэ, шоб бэз пэрця достало до сэрця… А як мы йих отпустымо, хай заходэ трубач… И на вэлыкои труби продудыть нам шось такэ… вэлыкэ, пидъёмнэ, иерихоньскэ!
И начался, что называется, пир горой, хотя дядько Мыкыта и прозвал это событие обычным обедом «при любезных гостях». Сняв черкески, казаки помыли в шампанском ноги и по примеру хозяина вытерли их салфетками, переобулись в принесенные служителями легкие чувяки. Перекрестившись, приняли по первой, и пошло-поехало… Посреди обеда в номер ввалились музыканты и по дядькиной просьбе сыграли нечто очень печальное, душещипательное. Скрипач выводил что-то такое жалостливое, что всем по пьяному делу захотелось всплакнуть, и дядько Мыкыта действительно прослезился, обхватив руками свою чубатую хмельную голову… Потом выпили за «жытьтя нашэ горэмычнэ» и за «пронэсы, Господи, мымо нас пагубу злу и нэмоготу тэлэсну…». После чего высоченный и очень «сурьезный» трубач на своем инструменте, отчищенном до золотого блеска, воспел хвалу бытию земному и славу благодати небесной… Дядько Мыкыта воспрял духом, а по его примеру и его «разлюбезные гости», за что тоже была принята на сердце очередная «пляшечка» доброй горилки…
И были скушаны на том обеде запеченные в сметане карасики, и сваренные в соленой воде большущие раки-омары, и «пирижэчкы з мъясом», с капустой, и еще какие-то яства. И конечно же, вареники со сметаной, много вареников, кто сколько хотел, «от пуза»…
Где-то к концу обеда явился официант, явно сконфуженный, и попросил «расталдычить» ему повнятнее и, по возможности, подробнее, что есть такое «цыбуля» и, естественно, «буряк». Ибо в припасах ресторана такой съедобы нет, и они уже посылали в соседние с просьбой выручить, но и те оказались бессильными перед таким «закрученным» заказом.
– А шо я вам казав! – торжественно воскликнул дядько. – Они бисовы кацапы-москали нычого нэ соображають в здоровых людских харчах! А за всэ им давай копийку, и копийку билэньку, чорнэньку на дух нэ пэрэносять! Ладно, – сжалился он, – обийдэмся бэз цыбули и бэз буряка, знимаю заказ! А замисто його ось прынэсы нам, любэзный, по ананасу! Надиюсь, шо хоть ця чипуховына у вас нэ пэревылась! Тилькэ нэсы йии в натуральному облычьи, шоб каждый побачив, шо цэ такэ!
«Чепуховина» тут же появилась на столе, а как ее есть – казаки не знают. По словам деда Игната, ягода эта для них была очень непривычной: продолговатая, в два кулака, покрыта жесткой шкурой, квадратиками, на манер, прости, Господи, черепахи. А вверху – зеленый чуб, такой пучок твердющих колючих листьев. Дюже чудна «фрукта»…
Дядько Мыкыта показал, как к ней подступиться: надо срезать «чуб», а потом сверху вниз ножом очистить от шкуры. И небольшими скибками потрошить тот ананас до конца. Вкусом «ягода» оказалась не так уж и знатной, что-то вроде дыни с малиной… В общем – так себе...
– Можэ, – вздыхал дед Игнат, – мы того ананаса йилы нэправильно.
И пояснял, что панам, к примеру, ананас подают уже аккуратно ошкуренным и распластованным, так что удовольствия они от этой диковины получают еще меньше. Так им же – дед сам это видел! – и кавун (арбуз) подают на тарелочке порезанными кусочками, и едят они его серебряной вилочкой. Да разве ж его можно так есть! Кавун – он же тогда кавун, когда его в руках покрутишь, пощелкаешь пальцем, а только тронешь его ножом, как он тут же лопнет с хрустом и по столу потечет розовый медовый сок… А еще краше, прямо на баштане (на бахче, то есть) сорвать, какой на тебя смотрит, свежий, с восковой росой по шкуре, и кулаком – хр-рясь!.. Вот то кавун, вот то чудо-ягода, самим Богом сотворенная на потребу и вкушение грешным человеком.
Скорее всего, ананас на его родной ниве тоже едят как-нибудь «по-местному», по-простому, и от того он, может, там и по вкусу тоже «чудо-ягода»… Но и так расправляться с тем ананасом, как показал им «гильдейский» дядько Мыкыта, тоже неплохо, потому как был тот способ все же ближе к натуре. Не вилочкой же…
Дед Игнат любил вспоминать, как перед самым концом их обеда в номер зашел служка и слил из тазов шампанское, в котором казаки мыли ноги, в зеленое ведро с красной деревянной ручкой. А потом, когда все они, отобедав, вывалились на улицу, дед Игнат увидел, как служка вручил то самое ведро ярыжкам, толпившимся у крыльца гостиницы, и те со смаком поглощали дармовое вино… Служка сказал, что босяки за такую услугу угодливо выполняют любое мелкое задание – двор подметут, сбегают, куда надо. Чего людям не спроворить услугу, когда она им в радость. Кто чужой радости не рад, тот себе враг…
На выходе из гостиницы казаков проводил, встав «во фрунт» все тот же полицейский чин. Дядько Мыкыта ему одобрительно улыбнулся и дал «на чай» полтинник – он уважал полицейскую власть.
Для доставки к месту службы своих любезных гостей, ненаглядных станичников, Мыкыта нанял двенадцать пролеток на красных колесах, в первую он сел сам с племянником, во вторую усадил его друзей, в третью положил свою шапку, остальные извозчики должны были следовать позади, не отставая, чтобы, не приведи, Господь, вся эта кавалькада не разорвалась в уличной сумятице, и тем не нарушила стройную торжественность задуманного шествия.
Цокая подковами по каменной мостовой, добрые кони домчали до гарнизона, где Мыкыта поцелуйно распрощался со своими гостями, перекрестив каждого и пожелав им всем благополучия в этой и последующей жизни, где им не раз еще придется встретиться. «Там» же мы все будем, только не сразу и не по добровольному стремлению. Да и как туда особенно стремиться, когда на этом свете есть такие блага, как вареники со сметаной, ананасы с зелеными «чубами», да кавуны красноспелые, сочные и сладкие, как солнцевидный пчелиный мед.
В Петербург дядько Мыкыта больше не наведывался. Да, может, ему и не надо было того – память о себе он оставил долгую… Что ж – добрым деяниям и добрая память.
Байки: http://bayki.livejournal.com/
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →