https://www.facebook.com/kashukart/posts/2597508630322061
ИЛЬЯ ГЛАЗУНОВ И ПРОБЛЕМЫ КИТЧА
Общественный всплеск, который спровоцировал на ФБ Ильдар Галеев своим эмоциональным репортажем о музее Ильи Глазунова, напомнил мне, что я давно хотела написать, в контексте моих воспоминаний о художественной жизни Москвы, о моих встречах с Глазуновым.
Так или иначе, я сталкивалась с его творчеством на протяжение 1960-1988 годов. На его первой персональной выставке в 1957 год в ЦДРИ мне побывать не привелось. Я тогда еще училась в школе и никаким искусством особо не интересовалась. Но именно с этой выставка никому не известный молодой ленинградский художника врывается в московскую художественную жизнь. О нем ходят по Москве всевозможные слухи. Беден, гоним, не признан руководством института имени Репина, неортодоксален, смел, талантлив...Выставка и в самом деле по тем временам была не совсем обычная тематически. Прежде всего всего привлекала она работами на темы русской истории, начинная с царевича Дмитрия и Ивана Грозного до Достоевского — писателя, еще вчера бывшего почти под запретом. И поражала в этих ранних работах техника коллажа в таких картинах, как, «Арина, мать солдатская», Дмитрии царевиче" и той же «Русской красавице». Глазунов использовал в этих картинах подлинные деревянные резные оконные наличники, бисера на кокошнике, игральные карты в руке «красавицы», синий в крапинку платочек и искусственные цветы в «Арине», настоящие крестики и жемчуга на одедже Дмитрия царевича. Коллажи, аппликации, наклейки были новациями, которые использовали в то время и художники - нонконформисты.
Потом я все это увидела уже в 1960-е годы, когда уже училась в университете на искусствоведческом отделении. Особняк князя Трубецкого на Волхонке Глазунов под свой музей , я думаю, получил не случайно. Это был его осознанный выбор. Именно там я в 60-е годы впервые увидела его работы на полуофициальных выставках, которые в это время проводились в этом здании, отданным под какие-то общественные организации. И, конечно, самым важным в выборе места, было то, что глазуновский музей противопоставлялся ГМИИ.
Следующие мои встречи с Глазуновым продолжились в Крутицком подворье в середине 60-х годов, когда Глазунов был уже на коне. В 1958 году Глазунов познакомился с советским поэтом Сергеем Михалковым, который стал помогать молодому художнику. Уже в 1959 году Илья Сергеевич работал над портретами литераторов и актеров: Сергея Михалкова, Бориса Слуцкого, Майи Луговской, Анатолия Рыбакова, Татьяны Самойловой. В 60-х годах творчество Ильи Глазунова было отмечено партийным руководством страны, и художник начал получать заказы на создание портретов первых лиц государства.
Среди знаменитостей, над портретами которых работал Илья Сергеевич, были политические деятели, писатели, кинематографисты, артисты: Индира Ганди, Федерико Феллини, Джина Лоллобриджида, Мирей Матье, Иннокентий Смоктуновский, космонавт Виталий Севастьянов, Леонид Брежнев. В 1964 году состоялась выставка Глазунова в служебном помещении Манежа, которая вскоре была закрыта по требованию МОСХа.
С этого же года Илья Сергеевич возглавил клуб патриотического воспитания «Родина», через год участвовал в создании Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Вот этот клуб все мои друзья и я, занимавшиеся древнерусским искусством, частенько посещали. Уже тогда мы обсуждали коллекции древнерусские коллекции И. Глазунова и В. Солоухина, которые они насобирали на русском Севере.
Персональная выставка И.Глазунова в Манеже в 1978 году вызвала ажиотаж. Очередь на выставку тянулась вокруг всего Манежа. Но именно с этой выставки у меня и моего окружения началось полное отторжение от творчества Глазунова. Это уже был махровый китч, который окончательно махровым цветом расцвел в творчестве Глазунова в 1990-2000-е годы.
И на какое-то время я забыла просуществование Ильи Глазунова и его творчества.
Но в 1988 году при подготовке аукциона СОТБИС в Москве мне предложили сделать культурную программу по Москве для приезжающих гостей аукциона. Руководил этим представитель русского отдела Сотбис Джон Стюарт. Мы колесили с ним по Москве, рассчитывая маршруты, и заглядывали в некоторые мастерские художников.
Одним из таких заходов стало посещение квартиры Ильи Глазунова доме Моссельпрома около Арбатского метро. Нас было четверо: Джон Стюарт от лондонского Сотбис, американка ( забыла ее фамилию) от нью-йоркского филиала, переводчица и я. Поднялись на верхний этаж. Позвонили. Дверь открыла прислуга в белом фартучке и наколке и провела нас в кабинет. Извинившись, что хозяин несколько задерживается, удалилась. И мы остались одни. Потом я поняла, что сценарий приема был продуман Глазуновым заранее. Волей неволей мы стали рассматривать кабинет. Вот тут-то я впервые познакомилась с коллекциями Глазунова, которые он собирал с молодости. В кабинете в основном располагалось русское искусство 1-ой половины ХХ века. Портреты и гравюры императорской семьи: Павла 1, Алексанлра 1, Николая 1, гравюры Семена Щедрина , фарфора, ампирная мебель и т.д. Мне кажется, что хозяин наблюдал за нами через какие-то зеркала или видеокамеры, потому что он тут же появился, как только мы все осмотрели. Представившись и познакомившись со всеми, Глазунов повел нас наверх в знаменитую башню, которая возвышалась над домом Моссельпрома. Здесь располагалась его древнерусская коллекциия и мебель начала ХХ века, производства Талашкинскихских и Абрамцевских мастерских.
Пока Глазунов обсуждал с представителями Сотбис различные условия демонстрации его картин на аукционе Сотбис, который должен был открыться через неделю в июле, я рассматривала стены, которые были сплошь завешены иконами. Шедевров там было не так уж много, но в целом коллекция впечатляла. Время от времени я не могла удержаться и посматривала на огромные верхние окна, вдоль которых шли антресоли. Два года тому назад из такого окна выбросилась жена Глазунова Нина Виноградова-Бенуа.
Переговоры закончились неожиданным пассажем. Глазунов предложил посадить во время проведения аукциона в зале "подсадную утку", которая будет завышать цену. Излишние расходы он брал на себя. Все пошли красными пятнами. Мы боялись поднять глаза друг на друга. Когда американский представитель Сотбис робко заявила, что у них это не принято, Глазунов просто от нее отмахнулся: "Делают, делают". На аукционе "утку" все-таки не подсадили. Картина Глазунова "Иван Грозный" была продана, но с очень небольшим перевесом по отношению к первоначальной цене.
При прощании Глазунов долго жал мне руку и приглашал приезжать в мастерскую в Жуковку. До Жуковки я, конечно, не доехала.
Легкомысленно, конечно, считать Глазунова плохим художником, монстром, дураком и т.д. У этого человека все было просчитано на десять шагов вперед. И никакие Шиловы и Сафроновы ему и в подметки не годятся.
Илья Глазунов был ярким русским представитеелем китча. И выбрал он это направление вполне сознательно. В своей давнишней статье о Глазунове искусствовед Мария Чегодаева поставила все точки над I :
"Глазунов — фигура воистину парадоксальная. В него трудно поверить, настолько фантастично его головокружительное вознесение, совершившееся на наших глазах. И в то же время нет художника, чья судьба вызывала бы столь разноречивые эмоции, так волновала и занимала любителей и профессионалов, возбуждала бы столько споров и страстей, как судьба Глазунова...
Глазунов откликнулся на запросы массового зрителя, как не откликался, кажется, ни один советский художник. Массовый зритель получил то самое искусство, которого неосознанно жаждал все минувшие годы, которого ему так недоставало. Китч-мен получил китч.
Но что, собственно, несет с собой это понятие, в чем суть китча как мирового явления? Стоит привести несколько определений, данных китчу в мировой искусствоведческой литературе, сопоставив их затем с творчеством исследуемого нами художника. Вот исчерпывающая, на мой взгляд, характеристика, предложенная К. Келлером, — я привожу ее изложение, сделанное Н. А. Дмитриевой в статье «Китч»: «Китч — означает бегство от истинного решения жизненных противоречий посредством сублимации чувства в неподлинном. Проще говоря, — комментирует Дмитриева, — люди хотят получить соответствующие переживания (и тем скрасить жизнь) наиболее легким путем, походя, не поступаясь ничем в практической жизнедеятельности (она идет своим чередом) и не платя усилиями собственного интеллекта и эстетического чувства, которых всегда требует от воспринимающего подлинное искусство. Две главные особенности вырисовываются достаточно ясно: во-первых, китч — сфера поддельности, не-подлинности, во-вторых — это «мир плохого вкуса».
Преувеличенная тривиальность отвечает потребности в «сублимации в неподлинном»: ведь тривиальное содержание не требует усилий для своего восприятия и вообще ничего не требует от зрителя, а преувеличенность выражения меж тем создает тонизирующую иллюзию какой-то необычности, выхода за пределы будничного. Все эпигонские течения, все «псевдо» отличались от своего первоисточника муссированием его свойств с утратой чувства меры... Китч доводит эту эпигонскую тенденцию до максимума. Он дает потребителю требуемое с полным набором испытанных атрибутов, не только не опасаясь переборщить, но намеренно перебарщивая, нагнетая, нажимая, крича в уши, как кричат глухому. Его многозначность поддельная, сфабрикованная, за ней ничего нет, кроме трюизмов. Китч однозначен: он не ставит вопросов, а содержит только ответы, заранее заготовленные клише».
Вряд ли можно лучше сформулировать определение китча, нежели это сделала Дмитриева. И вряд ли можно лучше охарактеризовать Глазунова, нежели характеризует его это общее определение китча. Все налицо: и эпигонство, муссирующее свойства первоисточника — в данном случае искусства XIX — XX века с полной утратой чувства меры, и дурной вкус, и избитые штампы, и что самое главное — поддельная многозначительность, за которой нет ничего, кроме трюизмов. А в итоге то самое воздействие на зрителя, которое Келлер определил как бегство от истинного решения жизненных проблем посредством сублимации чувств в неподлинном".
И вот еще одно рассуждение о китче . Исследователь китча Э. Стоунквист еще в 1930-е годы заметил, что в результате перехода из одной культурной зоны в другую формируются «культурные гибриды», которые объективно оказываются в ситуации периферийности, вторичности по отношению к высокой и народной культурам. В китч оказываются «перетянутыми», искаженными, подмененными, покрытыми глянцем фальши и таким образом лишенными их исконного культурного места стили и направления искусства(Барокко, реализм, академизм, авангард, классицизм, романтизм, сюрреализм и мн. др.), религиозные и светские мифы, факты истории, мода и бульварные новости и мн. др. Здесь можно усматривать нечто похожее на синтетичность постмодерна. Есть и другие признаки, имеющие на первый взгляд в постмодерне сходство с китчем".
Интересно, что элементы китча, используемые вполне сознательно, определенно можно выявить в творчестве таких современных русских художников, как, В. Дубосарский и А.Виноградов, К.Звездочетов, А. Савко и т.д.
Теперь немного об открытии музея и коллекциях Глазунова.
В 2004 году состоялось открытие Московской государственной галереи Ильи Глазунова на Волхонке, в которой разместилось более 300 картин мастера, подаренных им городу Москве.
А в начале июня 2017 года состоялось открытие Музея сословий, который расположился в крыле галереи Ильи Сергеевича. На трех этажах разместились экспозиции предметов быта, документов и фото, имеющих отношение к сословиям дореволюционного общества: дворянству, крестьянству и православию. Основу экспозиции составили древние иконы, которые Илье Глазунову удалось собрать в советское время по разным уголкам страны, а также полотна русских художников – Рериха, Нестерова, Сурикова, Кустодиева.
И последнее. Нужен ли такой музей Москве? На мой взгляд, если по всему миру существует такое направление как КИТЧ, то оно имеет право на свои музеи, как и любое другое направление. Это явление необходимо изучать и противостоять.
Потому что, как заметил один из исследователей китча: «Разговор о китче и его границах в изобразительном и иных видах искусства может быть разговором о будущем искусства. Китч охватывает все больше культурных сфер и пространств, разрастается в течения, явления образа мысли и стиля жизни. Видимо, на это есть существенные причины».
Что касается музея русских сословий, который собрал Глазунов, то это, безусловно, интересный эксперимент. Китч имеет отношение к творчеству Глазунова, а не к музею сословий. Глазунов был страстным любителем русского искусства. И прекрасно понимал, что хорошо, а что плохо. Поэтому и собрал весьма приличную коллекцию. И спасибо, что подарил Москве. Он поступил весьма хитромудро. Как Глазунова невозможно расчленить на художника и коллекционера, так и музей нельзя отделить от картинной галереи. Это парадоксальный уникальный единый сплав . И он имеет полное право на бытие как любой индивидуальный проект.
Если кому-то какой-то проект не нравится, он может просто не обращать на него внимание.
