Вопросы для Софьи Багдасаровой
для дискуссии MMOMAхБОМБОРА
«Нескучное искусствознание: между шуткой и арт-детективом»
от Валерии Рыженковой – MA in Philosophy, аспирантка философского факультета МГУ, научный сотрудник образовательного отдела MMOMA
Воры, вандалы и идиоты. Криминальная история русского искусства
- вопрос о стиле письма: данная книга представляет собой набор увлекательнейших сюжетов, созданных в различных формах и стилях, в том числе с активной стилизацией языка и использованием неологизмов популярного толка до включения гекзаметра для описания курьезных ситуаций. Это виртуозное владение языком позволяет создавать различные регистры понимания сюжетов.
- Вместе с тем, это создает своего рода интеллектуальный лабиринт и придает тексту характер, поскольку за ним, вопреки тезису Ролана Барта о смерти автора, возникает персона автора – харизматичная и остроумная. Как Вы считаете, данный подход может быть продолжен в академических работах или же научный стиль постсоветского искусствознания не предполагает подобных жестов? Также замечу, что многим западным теоретикам искусства близко определенное включение story telling в свои исследования (например, у Артура Данто или Дональда Прециози)
- вопрос об идеальном герое криминальной истории отечественного искусства - мы видим в книге различных героев – от незадачливого посетителя музея-заповедника «Павловск», устроившего себе «ночь в музее», переночевав во дворце «на предметах меблировки XIX века». А в «загнивающей Российской империи» накануне революции крестьянин, ранее ученик ювелира, совершает кражу в Успенском соборе Московского Кремля. На страницах книги мы встречаемся с теми «умельцами», кто совершают перелицовку - то есть визуальную адаптацию картины европейского среднего автора до стиля изображения «родного гения». Рецепт прост: удаляем ненужные детали, дорисовываем необходимые, ставим автограф и придумываем историю бытования произведения – «провенанс». В книге один из Куккуков (коих было много) во время торгов на легендарном «Сотбис» стал Шишкиным…
- Если бы Вы могли выбрать идеального героя для криминальной истории российского искусства, то кто бы им был? Или если его (еще) нет, то каким стоило бы его выдумать?
- вопрос о минимизации вреда шедеврам a-ka «вредные советы будущим идиотам, вандалам и ворам»: в книге разворачивается череда сюжетов и техник создания поддельных произведений или спекуляции с шедеврами. Эфемерность искусства отступает перед высокой стоимостью подобных работ и провоцирует возникновение новых подобных историй. Какие «вредные советы» для будущих идиотов, вандалов и воров возможно было бы дать, чтобы минимизировать вред, причиняемый системе искусства?
- вопрос о живом/мертвом авторе: вопрос, который нельзя не задать в контексте беседы о современном искусстве в московском музее современного искусства – в книге можно узнать, что в контексте подобного рода спекуляций «хороший автор – это мертвый автор» ввиду того, что ныне живущий автор может развенчать свое авторство или включиться в процесс судебных споров.
- Но все же, современные авторы, в том числе предлагаемые на арене отечественного арт-рынка и на первом аукционе Сотбис в постсоветское время, да и сегодня во время «Владей» или «Cosmoscow» и других ярмарок и галерейных торгов, также могут стоить больших денег (другой вопрос, что все относительно в этом мире). Есть ли такой(-ие) персонаж(-и) на отечественной арт-сцене, который, как кот Шредингера, и жив, и уже активно подделывается?
- вопрос о статусе подделок искусства новых медиа: насколько возможно подделать инсталляцию, произведение цифрового искусства или перфоманс? Безусловно, живопись – один из самых дорогостоящих медиа на сегодняшний день (в том числе в историческом срезе), но можно ли прогнозировать сценарии развития этой сферы, чтобы минимизировать спекуляции в искусстве новых медиа и современных арт-практиках?
Омерзительное искусство. Юмор и хоррор шедевров живописи
- вопрос о выборе темы книги: для обывателя классическое искусство и древнегреческая мифология неким загадочным образом соотнесена исключительно с образом «прекрасного» - статных героев и божеств, красота которых в соответствии с греческим принципом «калокагатии» равна их добродетелям, уму и нравственному совершенству. Но, как мы знаем из поэм Гесиода и Гомера, боги не были такими уж небожителями – о пороках, изменах, кровавых распрях сложена их история.
- В своей книге Вы приводите эти сюжеты с рассмотрением визуального языка произведений Средних веков, эпохи Барокко и Ренессанса и Модерна. Сюжеты, которые Вы рассматриваете (о стиле их рассмотрения несколько позже) таковы: мужчины-трансвеститы, детоубийцы-людоеды, женская месть за измену и мужеубийство, плохие няни, зоофилия и фетишизм. Софья, как Вы решили избрать именно такие холодящие кровь сюжеты? И насколько в данном выборе Вас вдохновляла история уродства Умберто Эко и общая максима постмодернизма что нет ничего высокого и низкого в культуре?
- вопрос о стиле языка: на мой взгляд, истории в книге рассказываются с использованием жаргонизмов, сленга и гипербол, адаптирующих сюжеты древнегреческих мифов к нравам и ситуациям сегодняшнего дня – сериальная канва, сленг, жаргонизмы и отсылки к Голливуду с использованием юмора для «остранения» кровавых сюжетов убийства (например, убийства Одиссеем 50 сватавшихся к его супруге Пенелопе женихов в его отсутствие после Троянской войны) или поедания живыми своих детей Кроносом и другими персонажами . В сюжетах о трансвестизме упоминаются такие вещи как «угги», а для иллюстрации убийства Эдипа его отца ситуация столкновения на дороге описывается с упоминанием нравов в духе 90-х о правилах езды.
- Эти сравнения вводятся Вами для того, чтобы подчеркнуть вневременной характер рассматриваемых сюжетов? Или этот сленг и использование образов массовой культуры также позволяют читателю «проникнуться» духом истории?
- вопрос о хейтерах: книга, предмет которой принадлежит кровавым и мрачным страницам человеческой истории, которые одновременно служат и предметом интереса (так, ведь насколько успешно они используются как в массовом кино, так и в комиксах, видеоиграх), апеллирует к визуальному языку и неугасающему интересу художников к этим сюжетам в живописи разных эпох. Любопытно, что изучив отзывы о данной книге – например, на портале Озон.ру, где можно заказать её в бумажном варианте, я увидела много критических замечаний о «шокирующих сюжетах» и «неподобающем стиле описания».
- Соотвественно, как Вы реагируете на негативные отзывы о Ваших книгах? Вашу позицию о ведении дискуссии в блоге я понимаю и разделяю, в данном случае вопрос именно о негативных отзывах на данную книгу среди тех, кто ВНЕЗАПНО понял, что оказывается на некоторых-то шедеврах изображены убийства, изнасилования (в том числе, инцестуозного характера), трансвестизм и другие вещи, хорошо известные древним, но для некоторых с нами современников удивительные. Как трактовать такого рода «удивление»?
- вопрос о культурных кодах: продолжая апологию (т.е. защиту) автора от моралистов сегодняшнего дня в духе академического знания, хочется заметить, что дискурс постмодернизма и метамодернизма уравнивает высокое и низкое в культуре. Вместе с тем, такое направление как социальный конструктивизм и вовсе трактует культуру и мораль как конструкцию, которая принимается по соглашению обществом.
- Как Вы считаете, может ли быть впоследствии, скажем через 100 лет, Ваша книга трактована как памятник культурных норм современности, наподобие как «Даунхаус» в 90-е и произведения Мамлеева и Пелевина, только в контексте новой ветви академических исследований? И могут ли эти исследования стать полноценными studies в постсоветском университете, показав всю мощь дискурса, который по словам из одного негативного отзыва – книга как будто бы для «неграмотных подростков из рабочих кварталов» (с чем лично я не согласна), в будущем сможет оказаться документом эпохи?