На что мне из раза в раз возражают: "нет! если картина красивая, то ничего знать про нее не надо, она красива и все, приносит удовольствие".
А все-таки нет.
И вот очередное хорошее подтверждение моего тезиса -- "Смотрины" Неврева.
Красивая картина? Красивая. И мы, опираясь на название "Смотрины", даже вроде бы понимаем, что там происходит.
Так вот, ничего мы не понимаем, никаких подтекстов, никаких глубин смыслов не чувствуем.
Давайте зароемся.
Сначала душераздирающая история как пример вынужденных браков в Российской империи. Причем принуждали, в первую очередь, мужчин.
Тыц 1.
"Когда умирает то или другое лицо духовное и у него остается семейство, - куда ему деться? Хоть с голоду умирай!.. Дом (если он церковный), земля, сады, луга, родное пепелище - все должно перейти преемнику. Русские священники, диаконы, причетники - представители православного пролетариата... У них нет собственности... До поступления на место всякий поп наш гладен и хладен, при поступлении приход его кормит; умирает он всегда с тяжелой мыслью, что его сыновья и дочери пойдут по миру. Вот это-то пролетариатство духовенства, безземельность, необеспеченность извратили всю его жизнь. Чтобы не дать умереть с голоду осиротевшим семействам духовных лиц, решились пожертвовать одним из высочайших учреждений человеческих - браком. Места закрепляют, - техническое, заметьте, чуть не официальное выражение. По смерти главы семейства место его остается за тем, кто согласится взять замуж его дочь либо родственницу. Кандидатам на места объявляется об открывшейся вакансии, со взятием такой-то".
// Н.Г. Помяловский. Очерки бурсы.
"Ведь наша женитьба заключается в получении местов. Не женишься, места не получишь, а полюбишь девушку – места не найдешь".
// Ф.Н. Решетников. Ставленник.
// Н.Г. Помяловский. Очерки бурсы.
"Ведь наша женитьба заключается в получении местов. Не женишься, места не получишь, а полюбишь девушку – места не найдешь".
// Ф.Н. Решетников. Ставленник.
Исконная посконь Святой Руси – Тверская земля изобилует местами старинными и удивительными по красоте. Заброшенное ныне урочище Раменье Сонковского района некогда было густонаселённым и небедным селом Кашинского уезда, центром прихода при каменном, начала екатерининских времён, храме Воскресения Христова в стенах и вокруг которого кипела жизнь …
Илья Репин. "Крестный ход".
В 1809 году пожилой по тем временам приходской дьячек Матвей Иванов задумал уйти на покой. Требовалось, однако, при уходе с места добиться сохранения его за своей семьёй, ибо ресурсы, коими Матвей владел в приходе, были казёнными и наследоваться его близкими помимо должности не могли. Хотя семья и не была велика, лишиться какого-никакого казённого содержания по бедности её было крайне тягостно. Благодаря отцу, покойному пономарю Ивану Афанасьеву, семья Матвея занимала в причте две должности – дьячка и пономаря, которую за дедом наследовал старший сын Матвея Иван. Ныне же и Иван был уже не молод, младший брат его Петр вышел в светское ведомство, из двух сыновей, один умер подростком, другой был взят в военную службу и сохранить место можно было только благодаря «закреплённой невесте», в роли которой могла выступить одна из двух – 27 и 19 лет – дочерей Ивана и его жены Степаниды Семеновой, которых, по странной прихоти родителей, равно звали Пелагеями.
Место причетника отнюдь не равно месту священника, однако, за плодовитостью провинциального русского духовенства в изобилии водились претенденты и на места дьячков и пономарей. Полностью процедуру отбора женихов для двух Пелагей восстановить сейчас невозможно, в конечном итоге, выбор семьи пал на 16-летнего сироту Федора Бухарева, из семьи причетников кашинского же села Суходол, окончившего курс «русской школы» при Тверской семинарии. В раннем детстве лишившийся отца, дьячка Ивана Андреева, Федор вырос «на прокормлении» мужа своей сестры Евдокии, недоучившегося семинариста Василия Уарова, унаследовавшего место тестя. За очевидной юностью претендента, брак со старшей Пелагеей носил бы некоторый привкус скандала и ей пришлось поступиться правами на свою семью в пользу младшей сестры, в новой семье которой, ей, впрочем, предстояло в дальнейшем жить «на прокормлении».
В.Васнецов. "Нищие певцы (Богомольцы)".
Конечно, юный Федор не мог играть в новой семье какой-то самостоятельной роли при жизни двух взрослых мужчин – тестя и деда жены, однако, с их смертью (пономарь Иван умер в 1812, а престарелый дьячок Матвей в 1815 гг.) жена, теща и своячница оказались уже на его иждивении вместе с собственными детьми Федора и Пелагеи, которые не умедлили появиться в немалом числе.
По документам ГАТО сложно понять, что за человек был Федор Бухарев. (...) Не имел он нареканий и по службе, благодаря чему в 1830 г. стал священнослужителем – был посвящён в сан дьякона. Это произошло, впрочем, по оказии – место дьякона Воскресенского храма было зарезервировано за сыном умершего священника Федора Иванова Павлом Воскресенским, тверским семинаристом, по просьбе его матери-просвирницы и бабки-дьяконицы, и было вакантно семь лет, пока Павел, вышедший из семинарии, не изъявил желание перейти в светское ведомство, после чего на место дьякона был определён, наконец, Федор Бухарев.
К тому времени он был уже отцом семерых детей – двух дочерей и пятерых сыновей. Любовь (1811 г.р.) была уже взрослой девушкой, но «невестой без места» и шансов выйти замуж в своей среде имела немного, а выдавать её за крестьянина отец, без крайности, возможно, не хотел. (...) Между тем, дьякону Федору было уже за сорок, а как мы знаем от одного выходца из семьи священноцерковнослужителей (СЦС), человек смертен и, на беду, смертен ещё и внезапно – дьякон задумал выдать замуж дочь Татьяну, чтобы обеспечить за своей семьёй несколько окказиально полученное место. Неизвестно из каких соображений выбор пал на 18-летнего пономаря Кашинской церкви Рождества Пресвятой Богородицы, что на Болоте, Александра Михайловича Радикорского. Брак состоялся весной 1836 г. и был до крайности неудачен – у жениха была последняя стадия чахотки и, судя по тому, что в МК храма, в коем он служил, нет ни одной его подписи за 1836 г., состояние его было очевидным уже на момент брака . Он едва успел оплодотворить юную жену и умер в ноябре того же года, за два месяца до рождения сына Григория. Молодая вдова вернулась к отцу, которому внук заменил умершего младшего сына. Через несколько лет Татьяна и сама умрёт от чахотки и круглый сирота Гриша останется на попечении деда и бабушки.
В. Перов. "Сельский крестный ход на Пасхе"
(как и счастливых невест, рисовать хороших священников в 19 веке было неприлично)
В то время, когда происходили эти события, получил место третий сын Федора – Егор Раменский, ученик низшего отделения Краснохолмского уездного училища. В январе 1837 г., в шести верстах от Раменья, в селе Горки скончался ровесник Федора Бухарева, дьячок церкви во имя Казанския Пресвятыя Богородицы Федор Федорович Плотников, оставив жену, своячницу и 15-летнюю дочь Пелагею. Сам Плотников унаследовал место за женой, Агафьей Васильевой, бывшей старше его на 12-ть лет, а теперь Агафье и её старшей сестре Федосье понадобился жених. Содействие оказал местный священник Егор Морошкин, приятель Федора Бухарева и крестный его сына Егора – он предложил в женихи своего крёстника. 15-летнего подростка привезли в Горки и поставили в пономари, накинув ему, видимо, по инициативе попа Егора, пару лет для важности.
Венчать двух подростков священник, тем не менее, не рискнул – свадьбу отложили на пару лет, которые юному пономарю Егору предстояло провести в семье двух, годящихся ему в бабушки тёток – 56-летней Агафьи и 58-летней Федосьи – в «кормильцы» которых он был теперь аттестован. В случае с Егором имел место тот, практически исключительный, случай, когда будущий супруг имел возможность долгое время общаться со своей наречённой невестой, хотя переменить участь он вряд ли решился бы. Как бы там ни было, брак оказался плодовит и продолжителен, как и служба Егора в Горках. (...)
В. Маковский. "Молебен на Пасху".
(Вот художник написал жизнерадостную картину, но священник в ней не главное лицо, и вообще спиной поставлен).
Если Егору случилось получить место по знакомству и по соседству, то следующий брат – Пахом Федоров Раменский, пять лет спустя, поехал хлебать киселя за две сотни с большим гаком вёрст, через три уезда, в старицкое село Мологино. Как множество его односословцев, как собственный его брат, ехал он за «закреплённой невестой» – Ольгой Ивановой Синевой, имени которой за месяц до того он, наверное, и ещё не слыхивал (…)
shakko-kitsune: и так далее, пост уважаемого anrike совсем не про другое, не про жесткое наследование приходов через женитьбу, но эти цитаты для примера подходят. Итак, как заключались браки между дочерьми священников (поповнами) и юношами духовного сословия, как жестко это было регламентировано и связано с материальным вопросом, вы вроде поняли.
***
А теперь другой текст, про то, что увидел в картине Неврева "Смотрины" мой глубоколюбимый френд, кстати, представитель современного духовного сословия.
Тыц 2.
Разглядывая картинки про невест , споткнулась о давно, ещё до Перестройки, знакомую картинку, увидев ее новыми глазами.
Да тут же у нас не психологическая картинка с натуры, как я по умолчанию много лет думала (или по умолчанию не думала), а социальная, в первую очередь социальная.
На картинке представлено не что иное как делевитизация, процесс утечки молодежи духовного сословия, вернее, клана – в иные (высшие) сословия.
Процесс, конечно, более известный на примерах поповичей – и тем ценнее видеть поповну. Процесс, не всегда одобряемый отцами поповичей (см. хотя бы Герцена «Доктор Крупов») – и тем ценнее видеть явное родительское одобрение. Вернее, даже непосредственное участие. Папа невесты, батюшка (и, видимо, вдовец), явно сам хочет вывести дочку из духовенных, на нем так и написана радость деятельного и удачливого организатора мероприятия. Декорации сцены прочитываются в точности по замечательным, маст рид, мемуарам Гилярова-Платонова, умершего как раз в год написания картины. Гиляров-Платонов ещё помнил время, когда стулья, просто какие бы то ни было стулья, были в поповских домах диковинкой, самовар – дорогим престижным девайсом, чаепитие – редкостным культурным мероприятием, обои и голландская печь – крутым нововведением. Поповен – современниц Гилярова-Платонова ещё водили в сарафанах, вернее, на них-то, уже взрослых, и совершилось переодевание в костюм высшего сословия.
Иными словами, дева, которую мы видим на картинке, - это существо, буквально вчера, с батюшкиной подачи, сбросившее паранджу. Вот это негнущееся розовое с пышным хвостом, но под горло закрытое платье, аццкая помесь дорожного костюма, вечернего туалета и визитного платья, без малейших конструктивных и декоративных затей, как наволочка от подушки - можно себе представить, как они его сочиняли и шили! Гоголевская шинель отдыхает. Наверное, впервые напялила, стыдится дико, ещё и простоволосая – сквозь землю можно провалиться. А жених, из купцов или чиновников, - уже прикидывает, можно ли такое взять в дом, не слишком ли многому учить придется. Разговорить пытается.
А она уже сделала дикий ляп, видите? Чай в блюдечко вылила... И цоп пятерней за блюдечко... забыла, чему учили-учили! учили-учили! или даже не знала. И только сейчас увидела, как тот чай в приличных домах пьют из чашки, а блюдечком элегантно портки заэкранивают.
Фсё. Срам, конец света, погибель души. По уши в краске, язык проглочен, слезы вот сейчас, сейчас зальют всю декорацию. И батюшка убьёт после смотрин.
Милая, милая какая! Её непременно возьмут. Ну, не этот, так другой – батюшка ведь не остановится.
И она всему научится.
Хочется верить.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →